Негасимое пламя
Шрифт:
– Верховский мне удостоверение обещал, – вслух припомнил Яр в надежде хоть так разговорить гостя.
– Да? Не сказал ничего, – проронил Мишка. Он уселся у стола и с вымученным интересом заглянул в разложенные бумаги. – Может, хоть лампу сюда принесём? Ничего не видно…
– Можно и лампу, – подумав, согласился Яр. Задёрнул шторы, погрузив комнату во мрак, и негромко окликнул: – Прохор! Слышал? Выполняй.
Домовой проворно приволок из хозяйской спальни настольную лампу, со знанием дела устроил её поближе к розетке и сам воткнул вилку в сеть. Ореол прохладно-жёлтого
– Пущай уж гость дальше сам подвинет, как ему надо, – слегка ворчливо посоветовал домовой и по своему почину скрылся в тенях.
– Сколько ему лет? – озадаченно спросил Старов. В его голосе впервые прорезалось что-то похожее на любопытство.
– Не знаю. Где-то триста, – Яр пожал плечами и поставил перед Мишкиным носом исходящую ароматным паром кружку с кофе. – Во всяком случае, он помнит две мировые войны и ещё одну отечественную.
– Ничего себе… – Старов отхлебнул крепкой горечи, поморщился, но от кружки отказываться не стал. – Умный какой!
– Тётка глупых возле себя не терпела, – хмыкнул Яр. Велико было искушение прибавить: «кроме меня». – Так что, выяснили за сегодня чего-нибудь? Верховский на месте был?
– Ага, был, – Мишка тяжело вздохнул. – Там плохо дело… Возле дороги нашли сына Бориса Андреевича. Я с ним разговаривал… Не с Борисом Андреевичем – с сыном… Нелады у него с головой, короче.
– Вот как, – задумчиво протянул Яр. Стало быть, паренёк по имени Лев, которого он дважды встречал в управских коридорах, вдобавок отпрыск зануды Субботина. Тогда понятно, как он оказался в поле зрения волхва-отступника. – Можно подробности разговора?
– Вот, слушай, – Мишка выложил на стол телефон. – Александр Михайлович разрешил.
Яр кивнул, благодаря за дозволение, и тут же им воспользовался. Старов взамен потянулся к разложенным на столе записям. Воцарилось молчание, нарушаемое шелестом бумаг и голосами, пойманными мембраной микрофона. Противоречия… Мысль о них назойливо зудела где-то на задворках сознания, заставляя вслушиваться в нарочито небрежные интонации. Слишком многое не стыкуется. Брошенный союзник – с убийством Щукина. Взлом сейфа – с угрозами Громову. Клятвы волхва – с мёртвой совестью.
– Допустим, Котика… то есть Льва оперативникам подсунули, чтоб те получили готового подозреваемого и дальше не копали, – вслух сказал Яр. Он вновь подхватился с места и принялся мерить кухню шагами; тень его, ломкая и беспокойная, металась следом за хозяином. – Если я мёртв, то есть свидетелей нет, то расчёт почти безупречный. Надёжнее было бы только убить и Льва тоже.
Мишка оторвался от бумаг и укоризненно покачал головой. Это безобидное движение отозвалось в душе обжигающей волной гнева. Старов либо суеверен, либо наивен, и неизвестно ещё, что хуже… Но злиться ни в коем случае нельзя. Запрещено. Как ещё одна, десятая, клятва, не произнесённая вслух, но намертво впечатанная в разум. Они оба – всего лишь люди, а человеку, говаривала наставница, свойственно ошибаться…
– По крайней мере, его не посадят, – буркнул Мишка,
– Не посадят, – задумчиво повторил Яр. – Не убийца. Если всё вскроется, ему светит максимум вторая статья – но его действительно не посадят, он же на лечении в психиатричке…
Он рывком развернулся, потревоженный забрезжившим озарением. Если ментальные чары, наведённые, вне всякого сомнения, на беднягу Котика, не просто для заметания следов… Если волхв был достаточно аккуратен, чтобы сделать внушение временным… Если, леший побери, Лев в курсе, что он зачарован…
– Напиши Верховскому, чтобы за этим типом приглядывали круглосуточно, – сумрачно посоветовал Яр. – И из палаты одного не выпускали. Пусть жрёт и гадит в присутствии медбрата с боевой специализацией.
– Это ещё зачем?
– Затем, что никакой он не сумасшедший, – Яр нервно сцепил руки за спиной и вновь принялся расхаживать вдоль кухонных шкафов. – Не в себе, да, но это пройдёт… А потом в регистратуре недосчитаются пары-тройки карточек. Или кто-то из персонала погибнет при невыясненных обстоятельствах. Или, – он насмешливо хмыкнул, – всякие аппараты жизнеобеспечения вдруг начут сбоить без видимых причин. И заодно выяснится, что я вовсе не при смерти в реанимации. Лучше бы нам отсрочить этот момент.
– По-моему, там всё по-настоящему, – упрямо возразил Мишка. – Сам же слышал… Он уверен, что всё помнит, но это ведь неправда…
– Вот-вот. Ему же не нежить память вытерла, – осторожно подбирая слова, проговорил Яр. Немедленно вспомнилось, будто наяву, девичье лицо и потускневшие глаза, полностью лишённые проблеска разума. Глаза, которые когда-то смотрели на него с искренним обожанием. Ну и идиотом же он был три года тому назад… – Пусть следят. И имеют в виду, что пациент может учудить. Хуже не будет.
Что ещё можно выжать из этой догадки? Допустим, медиков, занимавшихся со злополучными двумя безумцами, уберут куда подальше вместе с документами… Не понять, зачем именно всё это нужно. Если лже-Липатов беспокоится за сохранность своих тайн, почему Чернов до сих пор не докладывает Верховскому с бессмысленной улыбкой на лице, что с делом старухи всё в полном порядке? А если тайны не так уж дороги, то какого лешего было прогонять Яра из больницы?
Противоречие…
– А вы друг друга знали с этим Львом? – спросил вдруг Мишка. Опасливо так спросил, будто боялся задеть коллегу. – Ну… просто он так про тебя говорил… как про врага.
– Мы всего пару раз виделись. Насчёт врага – даже не знаю, – Яр покачал головой. Скорее всего, это попросту следы внушения. Леший, ну почему нельзя поговорить откровенно! – Он говорил про место. Может, хотел в контроль на стажировку попасть, а тут Щукин меня притащил. Для якобы психа сойдёт за повод к убийству.
– Наверное, – не слишком убеждённо протянул Мишка и вздохнул. – Бориса Андреевича жалко. Я думал, с ним плохо будет.
– В смысле, он ничего не знал? – Яр тут же ухватился за эту мысль. – Или трясётся из-за того, что сын попался? Сам замешан?