Некромант. Присяга

Нестерова Наталия Петровна

Чед огреб серьезные проблемы с полицией. Разруливал как мог; ему помогал Соколов. Зато Васька ничего не огреб, кроме нового бронежилета, который вместо испорченного ему нашел все тот же Соколов. Следователь пробовал в неофициальном режиме получить хоть какие-то объяснения от моих друзей… и обнаружил, что каждый из них видел только часть картинки, а все вместе увязывалось только исключительным доверием ко мне. Я была недоступна.

Группа Федотова как будто исчезла с лица земли. Федотов не поступал в больницы Москвы, и когда Соколов нашел-таки повод провести у него обыск – тот обнаружился

у себя дома, лежал с инсультом, с парализованной половиной тела, но в здравом уме. Соколов посмотрел на Константина Константиновича… и перестал ко мне рваться.

– Если подумать, тот укол, который я сделала, мог спровоцировать инсульт на фоне сильного стресса… но что теперь поделаешь, – отметила Танька. – Соколов не знает, Васька, по-моему, тоже не видел, я рассказывать не стану и, если что, буду говорить, что Майя все врет. А в плане совести у меня тут почему-то клятва Гиппократа провисла слегка. Нет, я не то что хотела бы, чтобы Федотов помер. Я бы сама его реанимировала, если что. Медицина на поле боя не имеет стороны. Но вот все равно. Не могу не думать про тех тринадцать человек.

– Угу. Мерлин?…

– Мерлин, – застенчиво призналась Танька, – пока живет у меня. Толком тот день, когда он бегал от Панды, и не вспомнил. И как ходил в редакцию «Пифии», тоже.

– Танюшка, – я тихо заржала, – тебе это бесхребетное создание понравилось, что ли? Он же нахлебник, ему только дай прицепиться к чьей-нибудь шее!..

– Я все вижу, – задумчиво сказала Таня. – Это, прямо скажем, не Атос, не Портос и, чего уж, даже не Арамис. Он действительно зависимый, неловкий, ленивый и этой своей зависимостью как-то… манипулирует. Но в нем что-то есть. Романтика. Я его пока что не брошу.

– Я тебя предупредила!

– Ладно, спасибо…

Чем занимались и где находились Майя, Джокер и Вадим, Таньке было неизвестно. Вася на поезде двинул в Тамбов, вывозить семью с картошки. Там дамы неожиданно заартачились, аргументируя чистой экологией, продуктами, покоем и отсутствием беспокойных полицейских дома. Ларри вернулся один, с подробными указаниями по ремонту квартиры «под маленького». И начал вместо оного ремонт «девятки», посылая скорбные сетования небесам.

Понемногу торт и пицца исчезали.

– Ники, а теперь твоя очередь. Мы же так и не поняли… ты качественно эту штуку уничтожила?

– Очень качественно, Тань. Можешь гордиться. В борьбе добра со злом ты была на стороне добра.

– Бобра с козлом, – едко сказала Белка. – Я надеюсь, нам больше такие приключения не светят?

– Тоже надеюсь, Белк… Слушай… если хоть немного можно, я бы домой завтра пошла, – виновато проканючила я. Татьяна прищурилась.

Я понимала, что думает доктор Белкина. Я ей как пациент не нравилась. Как подруга она понимала, что я приду в себя только дома, возле деда Гоши, и в дорогой редакции. Также она понимала, что может отлично долечить меня дома сама. И еще она понимала, что у меня внутри что-то не так, а это для врачей со времен Гиппократа и Авиценны тревожный сигнал, в том числе и сигнал к тому, чтобы не выпущать, а присматривать.

И Таня была права. Аргументации, зачем жить, отчего-то не возникало. Я автоматически вспоминала Ларочку, Соколова с его утрамбованным

под гимном Советского Союза даром (пришло время моего наставничества?), дорогую редакцию, моих клиентов, многие из которых постоянно нуждались в работе экстрасенса над их ошибками… и никак не могла почувствовать, за что же цепляться. За что. За кого.

За что.

За кого…

Хотя каждая из этих зацепок была достойной, но… иногда долга и осознания того, что будет правильно и хорошо, недостаточно. Что-то должно задеть тебя изнутри, за самую чувствительную жилку твоей натуры, за глубинное эгоистическое «я», и вытащить на свет. Чтобы все эти прекрасные понятия заработали.

Надо было захотеть жить. Активно захотеть.

В конечном счете… Танька нашла Мерлина, у Ларри была Катя, и я думала, что он выпадет из тусовки после рождения малыша. Так случалось в девяноста пяти процентах случаев. Чед… Если убрать Таню и Ваську, что останется между мной и Чедом?… Или он в конце концов наестся своей абсолютно свободной жизнью и решит, что теперь мы можем быть вместе… а мы можем?… нет, я его люблю, очень, но, например, когда он уехал с Майей, это не было нестерпимо больно, хотя оказалось и не слишком приятно. Любовь диагностируется наличием ревности? Или чем-то другим?

Короче, если подумать, мир не пострадает, если меня больше не будет.

Мама и брат унаследуют однушку на северо-западе Москвы…

А если меня не станет как экстрасенса, то тем более мир не пострадает. Кому какое дело?

Я подозревала, что даже после полного восстановления мой Дар теперь будет намного слабее. Я ведь использовала чернокнижные знаки, чернокнижный ритуал, призывая Касиза. Такие вещи не остаются безнаказанными. Как в свое время мне было трудно с пробуждением Дара, так сейчас было невыносимо трудно с его угасанием.

Я не верила в легкость бытия, которое снова может вернуться ко мне. И думала, что всю свою последующую жизнь буду мерить по шкале этой майской недели.

Пропорции выходили неутешительными…

И я никак не могла порадоваться. Хотя бы победе, хотя бы жизни. Маю, сирени.

Эмоции стали сложными, если раньше они текли легко, как вода, то сейчас замерли водоворотами остывшей смолы.

Поэтому когда в пятницу Татьяна отвезла меня домой… по моей просьбе ничего не сказав ребятам, я просто добралась до кушетки на моей любимой кухне и заснула. Мне ничего не хотелось делать, обдумывать, решать – я просто хотела спать у себя дома, на своей кровати и столько часов, сколько пожелаю, не подчиняясь больничному распорядку с его сверхранними кровавыми и фекальными процедурами.

И уже утро субботы началось совсем по-другому.

Я выспалась.

У меня нормализовалась температура.

Я находилась дома.

И медленно-медленно просыпалась, изучая пальцами свои ребра под одеялом. Интересно…

Встала, вытолкала на середину кухни весы. 41,2. Позорище какое!

Дотащилась до зеркала в ванной.

Ух ты!

Синяки сошли не все; лицо еще был заметно асимметричным. Шикарные фингалы под глазами, царапины. Почти от макушки и до середины лба идет шов – вокруг него выбрито. Ох, красава… ладно, я давно собиралась поэкспериментировать с ежиком.