Необратимость
Шрифт:
И еще раз.
Этот пустой белый барьер словно провоцирует меня.
Я поднимаю руку и кладу ее на стену. На ладони уже начали проступать синяки. Я не знаю, сколько времени я колотил по этой стене, как обзывал его и чем угрожал. Но я помню, какой звук она издала, когда я остановился.
Если бы не зловещие рассказы Эверли о том, что она непробиваемая, я бы, наверное, прорвался. В конце концов, она достаточно тонкая, чтобы разговаривать, и это был бы не первый раз, когда я пробиваю дыру в стене. Но дело в том, что мы не знаем, что находится между этими
И если бы мне удалось прорваться… что тогда?
Перед глазами возникает видение: я, натянув цепь до предела, выхватываю ее у этого ублюдка в фиолетовом костюме и сажусь на матрас, держа ее над головой. Вне его досягаемости.
Моя собственная обреченная версия Кинг-Конга и Фэй Рэй.
Я и Беверли без буквы - Б.
Обычно меня это забавляло, но сейчас в этом нет ничего смешного, и все, что я мог бы предпринять, только усугубило бы ситуацию. Эверли рассказала мне об одном из мужчин, который изо всех сил пытался разрушить стену. Но у него ничего не вышло.
Спойлер - теперь он мертв.
Думаю, это можно сказать обо всех. Кроме нее. Похоже, она единственная, кто избавлен от безвременной смерти в этой адской дыре, и то лишь потому, что у нее свой особый кошмар.
Он не причинит ей вреда. Нельзя держать девушку в живых два года, чтобы потом убить ее из-за вспышки гнева.
Она слишком много стоит.
Больше, чем Сара, очевидно. У меня чуть голова не взорвалась, когда он сказал это о ней.
– В итоге она оказалась бесполезной для меня.
У меня щемит в груди.
Все, что, как мне казалось, я понимал, перевернулось с ног на голову в течение нескольких минут, и теперь я понятия не имею, что происходит.
Он назвал меня Айзеком, а не Ником.
Айзек - детектив, расследовавший серию исчезновений.
Айзек, чья младшая сестра ждала, когда он заберет ее в ту ночь, а потом была похищена перед кофейней, где выступала в тот вечер.
Она была здесь.
А теперь ее нет.
Я дышу неглубоко, неровно, хрипло. В боку у меня колет. Перед глазами все плывет. Только когда я начинаю шататься, понимаю, что у меня гипервентиляция. Я на грани потери сознания.
Я наклоняюсь вперед, упираюсь лбом в стену. Дыхание замедляется, но мысли продолжают метаться.
Крутятся, крутятся, крутятся. Словно водоворот, стремятся затянуть меня.
Он знает.
Этот гребаный похититель, торговец людьми, убийца знает, кто я такой. И я не понимаю, что это значит.
Я не знаю… Я не знаю, я не знаю, я не знаю, я не знаю.
Я уверен только в одном. В чем я клянусь этой стене, Саре и девушке, которая больше не болтает со скоростью мили в минуту из соседней камеры.
Я убью этого ублюдка.
Я убью его ради всех нас.
ГЛАВА 13
Ублюдок.
Моя грудь тяжело вздымается при каждом вдохе, тело вялое и усталое. За последние тридцать шесть часов я съела только кусок хлеба, да и тот вместе с грязью и мышином пометом.
Замерев на полу, я впиваюсь пальцами в блестящую плитку, благодарная за то, что не вижу своего отражения.
Я уверена, что мои голубые глаза потускнели до серого цвета.
Цвет лица стал пепельным.
Волосы ломкие. Лицо изможденное.
– Ты там цела?
Я замираю.
Медленно поднимаю подбородок и смотрю вверх.
В горле образуется жгучий комок. Это больше, чем муки жажды, больше, чем гематомы дневной давности от моих душераздирающих криков. Я смотрю на белую стену рядом со мной, моего главного врага, желая лишь разбить ее на куски, превратить в руины и сжечь дотла.
Эта проклятая стена.
Она отделяет меня от всех остальных мужчин и женщин, прошедших через это место. Моих спутников в смерти. В трагическом переходе.
Друзей.
А сейчас она отделяет меня от него - мужчины, которого я хочу задушить.
Ураган гнева проносится сквозь меня, я вскакиваю на ноги, бросаюсь к разделяющей нас стене и бью по ней кулаком.
– Да пошел ты!
– Я приму это как «да».
– Что, черт возьми, с тобой не так?
– Мои глаза пылают огнем, язык извергает ярость. Я расхаживаю взад-вперед, руки сжаты в кулаки, кровь бурлит, сердце колотится от негодования.
– Ты сказал ему забрать меня. Что это, черт возьми, не имеет значения.
Его цепь звенит, скользя по гладкой плитке, как будто он идет к стене.
– Я знал, что он не причинит тебе вреда. Ты слишком важна. Драгоценный товар.
– А ты - мудак.
– Это не откровение.
– Не могу поверить, что ты так легкомысленно отнесся к моей жизни, - бурчу я в ответ, на глаза наворачиваются обжигающие слезы. Я все еще расхаживаю по комнате, вибрируя от остатков страха. Моя рука снова бьет по стене, потому что лучше я буду испытывать эту ярость, чем облако поражения, обрушившееся на меня.
– Он мог убить меня.
– Мог, но не стал бы.
– Он делает паузу.
– И не убил.
– Это к делу не относится.
Я слышу, как его руки упираются в стену в нескольких дюймах от моего лица, заставляя меня вздрогнуть.
– Тогда в чем же дело?
– Его голос звучит как никогда близко. Как будто это осязаемая вещь, которую я могу протянуть руку и потрогать.
– Ты злишься, потому что я не снес стену голыми руками? Не продолжил обзывать его? Угрожать его жизни, когда я, как животное, прикован к этой чертовой цепи?