NeuroSoul Том 2
Шрифт:
— Так вот, представь, что вспышка Бетельгейзе — как изобретение. Яркое и запоминающееся, и ломает серую обыденность. День, ночь, день… а тут бах — и два месяца белого неба. Это вызвало страх, панику. Ненависть. Неприятные чувства, правда?
— Очень неприятные.
— Вот и гениальность вызывает неприятные чувства. Не потому что она злая, потому что выделяется. А многое, что выделяется — пугает и кажется злым. Понимаешь?
— Угу, — соврал Дэвид. — Значит, глава «Голема» просто гений?
— О, нет, — усмехнулся Андрей, задумчиво глядя вдаль — туда, где копошились
Дэвиду было безумно приятно, что Андрей говорит с ним о таких вещах. О гениальности, об изобретениях, об умных людях, вспышках сверхновых и все такое. Он мог бы разделить эту беседу с кем-то более подходящим, с каким-нибудь дроидом, или игроком, который натащил в пустыню кучу приборов и роется сейчас во внутренностях механической змеи. Или хотя бы с Тадеушем, который выглядел капризным и маленьким, но был следопытом, и уж точно умел думать лучше него. Только Андрей сидел сейчас рядом с ним и разговаривал, будто он его коллега. Поэтому Дэвид старался соответствовать моменту, и умудренно кивал всему, что Андрей говорил, даже если ничего не понимал.
— Это змея слишком большая. Вот если бы она была немного поменьше, она смогла бы ловить кротов, — со знанием дела рассуждал Дэвид. — За городом много кротов, у самого моря. Они таскают морковку и спасу от них нет.
— Кроты не едят морковь, они питаются червями и насекомыми. И змеи не ловят кротов.
— А вот неправда, — резко возразил Дэвид, лихорадка подстегнула его возмущение. — После них все грядки перекопаны и все торчит, и урожай гибнет. Вся морковь покусанная и гниет.
— Как пожелаешь.
— И вообще, все должно быть на своих местах, — Дэвид говорил сейчас Андрею то же самое, что Кубику совсем недавно. — Орлы должны летать в небе, жуки копошиться в земле, а змеи есть мышей и кротов. А эта змея слишком большая для полезного дела.
— Да уж, та еще ошибка… — становилось холодно, Андрею отчаянно захотелось горячий кофе и удобную постель. Все уже собирались в город, видимо, пора и им.
— Очень большая ошибка. Совсем не полезная и не функциональная. Как ее исправить?
Андрей оторвался от созерцания темнеющей пустыни и повернул голову, пристально посмотрев на Дэвида. На его губах появилась улыбка, очень быстро она перешла в ухмылку, а потом в смех. Андрей смеялся и смеялся, лихорадочно и нервно, чем вызвал у Дэвида полнейшее недоумение.
— Почему вы смеетесь, господин Коршунов? — обескураженно спросил он. — Я сказал что-то забавное?
— В разгадке должна быть новая загадка и координаты, — успокоив дыхание, ответил Андрей. — Тело — это сосуд, которое злые гении наполняют ошибками. Это разгадка. Человечеству не выжить, если не исправить их. Вопрос — как?
— Обычный вопрос, — пожал плечами Дэвид. — Это первое, что приходит в голову. Приходит… — опешил Дэвид. Неужели он сказал именно то, что Андрей хотел услышать?
— Ты прав. Первое, что приходит в голову. Но никто не задал этого вопроса, кроме тебя, — Андрей
— Эй! Что? Что там у тебя? Чего ты смеешься? — Тадеуш возник буквально из ниоткуда, зная, что наберется совсем не много случаев, когда Андрей обнажал свои зубы, и еще меньше, когда это была улыбка.
— Я совсем не сомневался, что ты появишься вовремя, — ответил Андрей гораздо тише, чем мог бы. Он не хотел, чтобы их кто-то услышал, и Тадеуш мгновенно принял правила игры, поумерив свой пыл и подойдя ближе довольно беспечно. Он спрятал руки в карманы и пару раз пнул ботинками песок. — Дэвид повредил руку и теперь его терзает лихорадка. Хорошо бы ему отдохнуть пару дней, но тогда меня совершенно некому будет охранять. Не хочешь проехаться до третьей загадки моим телохранителем?
Глава 4. Телохранитель
Ветер свистел и выл, переливаясь грустными мелодиями скорби. Он трепал черные подолы скромных платьев и длинные волосы, падающие на бледные лица. Слезы. Крупные, прозрачные, похожие на хрустальные или ледяные, застывшие на холоде жгучей утраты.
«Что потеряли мы сегодня?»
Крупицы золота…
Что будем мы помнить о них?
Все…
— Мы никогда не забудем о них. Никогда.
Черная процессия шла по холмистым склонам, овеваемая ветрами, пригибающими к земле длинную траву. Зеленая и тревожная, она хлопала по темным одеждам, словно плетьми. С неба падал дождь, крупными каплями, такими, что они смачивали ткань и та прилипала к озябшим телам. Уносимая ветром влага ударялась о теплые щеки вдов и детей, смешиваясь с солью на коже.
Ведь дождь синоним слез…
И вот, они дошли до мелкой вереницы из глянцевых сосудов, почти невидимых из-за высокой травы. Символы. Везде символы и глубокая скорбь. Мокрые стебли прилепились к обожженным глиняным поверхностям, покрытых лаком, будто жизнь не могла отпустить погибших. Трава жива, и они тоже никогда не уйдут от нас. Они будут жить в наших сердцах.
К сосудам потянулись руки. Маленькие, большие, тонкие и толстые, мужские и женские, из плоти и крови и механические. Руки держали цветы. Крупные лепестки алых роз лизнули глянцевую поверхность сосудов, в которых упокоился прах. Прах всех сожженных, что окончили жизнь в треугольнике «Магуро». Марс скорбел. Марс не мог вынести этой потери.
Сто пятьдесят семь унесенных вечностью душ. Запомните их имена. Они написаны на скрижалях ищущих справедливости.
Каждый шевелил губами, произнося слова печали и утраты, но слова не были слышны за рваным гулом падающих капель дождя. Нет, это не дождь… это гул наших обливающихся кровью сердец.
После безмолвной речи руки берут по сосуду. Механические пальцы крепко держат такую легкую тяжелую ношу...
Они тоже скорбят. Дроиды не остались в стороне от общей боли.