Неверный отец. Счастье в конверте
Шрифт:
– Давай вызовем Германа, - невозмутимо предлагает она. – Что бы между вами ни произошло, своего ребёнка он не бросит и тебя защитит.
Молчу, стиснув зубы до скрипа. В ее словах есть здравое зерно, однако что-то останавливает меня. Не могу выбросить из головы последние слова той женщины, которая просила Демина спасти их сына. Этим он сейчас и занимается – исполняет последнюю волю умершей. Разве я имею право ему мешать? На чаше весов – крохотная жизнь, что висит на волоске, а у нас с малышом и так все хорошо.
– О, легок на помине! – ворчит баба Стефа,
Мы все соскучились...
Демин редко давал о себе знать на протяжении последних месяцев. Позвонил в первые дни, спросил обо мне и, получив отказ, больше не тревожил бабушку. Исправно присылал им деньги, но лично не приезжал. Поверил... Видимо, решил, что я вернулась к Марату.
– Ты уверена, что всё ещё не хочешь с ним разговаривать? – хлестко бьет мучительным вопросом тетя Эля, пока Стефа довольно поднимает трубку.
– Мы не сможем вечно прятать тебя у него под носом. Да и нужно ли? Разве Герман этого заслуживает?
– У него там трехмесячный сын от другой, - одними губами выпаливаю правду, которую скрывала до настоящего момента.
Звон сервиза раздается на всю комнату, резонирует со скрипучим голосом бабушки, которая в своей резкой манере приветствует Демина, пропустив мимо ушей мое признание. Зато взгляд Элеоноры проникает в самую душу. Изящная чашечка вылетает из ее рук, что тут же сжимаются в кулаки, разбивается вдребезги, а по полу растекается темное пятно кофе, вперемешку с острыми осколками.
Время застывает. В жарком, натопленном помещении становится по-зимнему холодно, будто кто-то открыл дверь и впустил внутрь уличный мороз. В повисшей тишине раздается искаженный динамиком голос Германа, который заводит мое обледеневшее сердце и заставляет его биться чаще.
– Скажи, ба, Амина не появлялась?
– Ты каждый раз о ней спрашиваешь, но не говоришь, что случилось, - мастерски уходит от прямого ответа Стефа, при этом укоризненно смотрит на меня.
Сморщив лоб до глубоких борозд, она дергает подбородком, уточняя, не пора ли признаться. Я растерянно опускаю голову, борясь с чувствами, а вместо меня тетя Эля выставляет перед собой ладонь в запретительном жесте. Она зла на племянника и не скрывает разочарования, и я начинаю жалеть, что призналась. Не хотела ссорить близких людей, но невольно сделала это.
– Неважно, - обречённо цедит Демин.
– Так приезжай, а то бросил девку на произвол судьбы и укатил, бестолочь, - не выбирает выражений бабушка. Они с Элеонорой давно хотят свести нас вместе и заставить поговорить, однако расстояние и обстоятельства вносят свои коррективы.
– Обязательно приеду, - отзывается он, заставляя мою кровь вскипеть и быстрее потечь по венам.
– Позже… Застрял в клинике дольше, чем рассчитывал. Но сейчас уже все налаживается.
Неосознанно улыбаюсь. Значит, малыш идет на поправку. Я и не сомневалась, что Герман вылечит сынишку. Это его призвание – спасать людей. Только нас не смог…
Ласково провожу ладонью по животу, внутри которого вновь бултыхается рыбка, словно кроха слышит и узнает папин голос.
Скоро вы встретитесь, если опять что-нибудь не помешает...
Бежать я не намерена, да и некуда больше. Лучше останусь с людьми, которые не желают зла моему ребёнку, не отправляют меня на аборт и… наверное, любят. Иначе не терпели бы столько времени.
– Обойдутся без тебя твои немцы, - ворчит Стефа.
– Нет, дело в другом. При встрече расскажу, что случилось, - абстрактно произносит Герман, не вдаваясь в детали.
На фоне слышится детский плач, сначала едва уловимый, словно котенок мяукает, а затем все громче и жалобнее. Сердце сжимается, обостренный материнский инстинкт берет верх, и на секунду я забываю, чей это сын. Хочется успокоить его, приложить к груди, укачать. Я машинально сжимаю ладони, впиваясь ногтями в кожу, опускаю влажные ресницы, и по щеке скользит слеза.
– Что там у тебя? – гремит удивленно, и связь обрывается.
Внизу живота неприятно тянет. В последнее время все чаще, спазмолитики и уколы, которые я сама себе прописываю, не помогают. Мне нужна передышка от эмоций и нервов, благоприятный фон, отдых. А ещё квалифицированное наблюдение – в этом Элеонора права.
– Гера приедет не один? – догадывается она. Молча киваю. – А эта женщина? Мать ребёнка?
– Умерла в родах, - выдавливаю из себя на одном выдохе.
– О чём речь? – хмурится бабушка, которая пропустила моё откровение и теперь пристально смотрит на нас обеих, как на двух заговорщиц.
– Тебе плохо? – замечает мое состояние тетя Эля. – Иди отдохни. И подумай о том, чтобы обратиться к врачу, всё-таки теперь ты несешь ответственность за новую жизнь, - тянется ко мне и, мягко улыбнувшись, накрывает мою ладонь, покоящуюся на животе. Чувствую ее тепло, и становится легче.
– Да-да, ты нашего единственного наследника береги, - поучительно грозит мне пальцем бабушка. – Воспитаем из него настоящего русского мужика!
Не могу сдержать доброго смеха, учитывая «дружбу народов», что сплелась в ДНК маленького Демина. Однако для женщин он просто свой – и этого достаточно. Родная кровь.
– Хм, судя по всему, не единственного. Гера тебя послушался, видимо, и расстарался, - хмуро перебивает родственницу Элеонора.
– Чой-та? Нормально скажите, наконец, что стряслось? Сидите тут шепчетесь, как две стрекотухи, а старшей в роду ничего не докладываете! Не порядок!
– Иди, Аминочка, а у нас семейный совет.
– Бабский, - насмешливо покашливает Стефа.
Закрываюсь в своей комнате, пью витамины, засыпаю под приглушенные перешептывания женщин. Мне снится Герман, в груди зарождается надежда, что не всё ещё разрушено, а в голове застревает назойливая, но очень уютная мысль.