Невероятный сезон
Шрифт:
Мистер Левесон сунул руку во внутренний карман и вынул бумаги.
– Не потрудитесь объяснить это?
Грация взяла их, и все запутанные, недосказанные фразы, вертевшиеся у нее на языке, забылись. На листах черным по белому читались слова, выплеснутые ею в порыве страсти после того, как разразился скандал с Калли. Критика «Л. М.».
– Где вы взяли это? – спросила она, осознав, что это – неправильный вопрос, едва он слетел с ее губ.
– Один мой друг принес мне копию корректуры. Хотел знать, что я об этом думаю. Что я сделал, чтобы заслужить подобное презрение?
Грация
– И что вы об этом думаете?
– Что меня надули. Я сразу узнал ваши обороты речи… даже без «Г. Элфинстоун». Я не должен был верить вам. Вас забавляло добиваться моего интереса, насмехаясь у меня за спиной?
– Я никогда не хотела… Не представляла, что это вы. Не в тот момент, когда писала отзыв.
Но мистер Левесон был в ярости: если он и видел, что ее оправдания справедливы, то не признал это.
– А потом? Когда показывал вам статью? Вы могли предупредить меня.
– Я собиралась… – начала Грация, но замолчала. Почему она не сделала этого? Потому что боялась такого разговора. – Я пыталась отозвать свой отзыв, но они только посмеялись надо мной.
– И вы не подумали, что я мог бы добиться в этом вопросе большего успеха?
Горячая надежда охватила ее.
– А вы могли бы?
Мистер Левесон выхватил у нее бумаги и швырнул на землю.
– Если бы вы сказали об этом с самого начала, да. Но теперь слишком поздно. Страницы отправлены в печать, нет возможности изъять вашу статью, не задержав выход журнала. Общество не остановит выпуск, чтобы пощадить мое достоинство.
На мгновение между ними повисло молчание.
Грация уставилась на смятые страницы. Они напоминали раненого голубя, которого она как-то нашла в лесу за домом. Ей хотелось снова оказаться там, заботиться о существе, на исцеление которого у нее была хоть какая-то надежда. Не оставаться здесь. Не тогда, когда она понятия не имела, как залечить рану, нанесенную мистеру Левесону.
– Вы осознаете, что наделали, Грация?
Она в удивлении подняла на него взгляд. Он никогда раньше не называл ее по имени. Горько-сладкое чувство разрывало ее на части. Его взгляд был темным, напряженным, уязвленным, и она отшатнулась, увидев в нем неприкрытую боль.
– Знаете ли вы, как упорно я боролся, чтобы быть принятым высшим обществом, его умами? Надеялся стать членом Королевского общества. Теперь я, вероятно, буду высмеян.
– Мне жаль, – сказала Грация.
«Жаль, жаль, жаль», – слова эхом отдавались у нее в ушах. Возможно, ей надо вытравить их у себя на руках, чтобы каждый жгучий укол иголкой усиливал чувство вины.
– Мне не следовало быть такой язвительной. И рассказать вам…
– Вам не следовало писать эту чертову вещь, – ответил он.
Крошечная искра гнева вспыхнула в ней. Она была неправа, когда писала, не взвешивая слова, неправа, что причинила боль, скрыв все от него. Но не писать вообще? Всю жизнь ей говорили, что она неправильная: неправильная девушка, неправильный
– Но разве правда не лучше молчания? Следовало ли мне промолчать, если ваши утверждения были неверны? Разве натурфилософия – это не вызов идеям в стремлении понять мир?
– Браво, – сказал мистер Левесон, хлопая. – Оскорбленное негодование – идеальный штрих к остальному. Сторонний наблюдатель может даже поверить, что вы – пострадавшая сторона.
– Нет, – ответила Грация, – вы не должны сваливать всю вину на меня. Я признаю… я писала, гордясь своим умом. Но суть моих аргументов от этого не меняется. Они… я… заслуживаю, чтобы быть услышанной.
– И вы думаете, что джентльмены Королевского общества, прочтя ваш отзыв, будут чествовать вас, узнав, что вы женщина? Большинство не скажут спасибо женщине-выскочке. Сама ваша наивность выдает, что вы не подходите для мира науки.
Кожу Грации обдало жаром.
– Я считала вас другом. Думала, вы, так же как я, цените обмен идеями. Но вы доказали, что такой же, как большинство джентльменов, которых вы презираете. Полагаю, хорошо, что вы продемонстрировали это сейчас, прежде чем я… – «Прежде чем я влюбилась в вас».
– Не уверен, что вы понимаете, как работает дружба, мисс Элфинстоун. – Его ярость угасла, осталось только презрение. – Но соглашусь, это к лучшему, что мы узнали истинную ценность друг друга сейчас, без далеко идущих последствий. Надеюсь, вы сможете найти дорогу обратно к родителям? Я обнаружил, что теперь для меня обременительна ваша компания.
Грация не могла найти слов, чтобы ответить, – лишь кивнула. Ее гнев прошел, и теперь она чувствовала усталость и озноб. Слезы защипали в глазах, и она усиленно заморгала, не желая доставлять мистеру Левесону удовольствия видеть, как она плачет. В оцепенении она вернулась к родителям.
Теперь, вспоминая те чувства, гнев, унижение и отчаяние, она снова ощутила подступающие слезы. Мистер Левесон был холодным, непреклонным, и он так ей нравился. Она шмыгнула носом и выглянула в окно кареты, замечая знакомые ориентиры.
«Так будет лучше», – сказала она себе. Он показал себя тем высокомерным человеком, за которого она приняла его вначале, и она рада избавиться от него.
Ее короткий романтический эксперимент закончился катастрофой, но в следующий раз она станет избегать сердечных привязанностей. Лучше держать всех на расстоянии, где они не смогут причинить ей боль.
Но как только Грация привела мысли в порядок, на нее нахлынули новые воспоминания. Смеющийся взгляд, который мистер Левесон бросал на нее, когда кто-то в компании говорил нечто забавное. То, как он одобрял ее мысли, когда они выезжали в парк, удовольствие, которое он получал от ее высказываний после публичной лекции. Поцелуй, перевернувший ее мир с ног на голову. Даже если предположить, что ей удастся в будущем найти кого-то, кто ей понравится, она, возможно, никогда не перестанет вспоминать о том поцелуе.