Невероятный сезон
Шрифт:
В любом случае, черт бы его побрал. Было бы легче справиться со всем, если бы не воспоминания о его доброте.
– Что я скажу родителям? – спросила Калли, обрывая мысли Грации.
Конечно. Талия. Волна стыда захлестнула Грацию. Как она могла настолько отдаться собственной боли, чтобы забыть о страданиях Калли? Ее семьи? Она отогнала мысли о мистере Левесоне и начала обсуждать с кузиной, как сообщить новость о побеге Талии.
Они доехали до деревушки, которую всегда считали домом, и Грация испытала странное ощущение, будто время замедляется и искривляется вокруг нее. Разве она не возвращалась
– Как думаешь, Адам привезет новости? – спросила Грация. – Если он найдет ее или…
– Не знаю, – ответила Калли, глядя в окно. Мимо промелькнула почтовая контора. Она снова посмотрела на Грацию. – Я оставила для него письмо. Разорвала нашу помолвку. Я собираюсь остаться дома. И не вернусь к закрытию сезона.
– Ты? – Грация сжала губы и задумалась. – Из-за Талии?
Калли кивнула, ее нижняя губа задрожала, она всхлипнула.
– Я люблю его, Грация. И не знала этого, но люблю, а он уехал за Талией, я не могу выйти за него.
Каким-то образом Грация все поняла, она пересела к Калли и заключила младшую кузину в объятия. Если несколько ее горячих слезинок и упали на каштановые кудри Калли, рядом не было никого, кто мог бы это заметить.
Когда экипаж прогрохотал по мощеной дорожке к дому священника, девушки уже стерли следы слез. Младшие дети Обри, шестилетний Эдвард и восьмилетняя Урания, стояли на лужайке, ожидая их. Они, должно быть, услышали стук колес по подъездной дорожке.
Когда Калли вышла, ее братья и сестры бросились к ней, обнимая и целуя, а потом кинулись к Грации. Она осторожно высвободилась из объятий: губы Эдварда были липкими, будто он опять ел варенье из банки. Дети побежали в дом, чтобы объявить о них.
Госпожа Софрония Обри, круглая, румяная женщина, встретила их в дверях.
– Боже мой, Калли. Я рада тебя видеть, но… не подумала бы, что ты приедешь! Как поживает тетя Гармония? И где Талия?
Грация и Калли переглянулись.
– Думаю, нам лучше пройти в гостиную, мама, – сказала Калли.
Мать, испытующе взглянув на дочь, отослала младших детей играть в сад за домом и повела их в гостиную. Потребовалось несколько секунд, чтобы ознакомить тетю Софронию с основными деталями: накануне вечером Талия покинула Воксхолл с молодым человеком и не вернулась.
– И они собираются пожениться? – спросила она, убирая прядь волос в растрепанный шиньон. – Но я не понимаю. Почему не спросить нашего благословения? Зачем убегать?
– Талия написала, что папа отказался дать согласие, – сказала Калли.
– Отказался? – Тетя Софрония наморщила лоб. – Знаю, что в письмах Гармония выражала опасения по поводу молодого человека, но ваш отец никогда не мог отказать вам, дети, ни в чем, к чему бы вы ни стремились.
Темная нить завязалась узлом в груди Грации. Талия всегда говорила о мистере Дарби так, словно собиралась выйти за него, и, хотя Грация удивилась, узнав о побеге, она не была шокирована. Но….
– Мистер Дарби не приезжал сюда просить руки Талии? – спросила она.
– Нет, уверена, что нет. И он не писал… Эдвард сказал бы мне об этом. – Тетя Софрония покачала головой. – Боюсь, я не понимаю, что все это значит. Очень надеюсь,
Грация тоже на это надеялась.
XXV
(Не)компрометирующий
Талия проспала большую часть первой ночи побега, положив голову на плечо Джеймса. Это был неглубокий сон, прерываемый покачиванием кареты, пока та тряслась по ухабистым дорогам. Несколько раз она просыпалась от негромкого храпа, свидетельствовавшего, что Джеймс тоже спал. Ранним утром они остановились на почтовой станции позавтракать и поменять лошадей. Талия воспользовалась дамской комнатой и плеснула немного воды в лицо, прежде чем прогуляться по лужайке у почтового отделения. Она потерла ладонями плечи, чувствуя озноб, несмотря на легкий спенсер. Обнаружила ли Калли записку? Пошлют ли они кого-то за ней? Она надеялась, что нет – это было бы пустой тратой времени.
Она не собиралась возвращаться.
Джеймс подошел к ней, обхватив сзади руками. Она прижалась к нему, наслаждаясь теплом. Он поцеловал ее в шею, в чувствительное местечко чуть ниже уха, и восхитительный трепет пронзил ее.
– Есть какие-то сожаления? – спросил он.
– Никаких, – ответила Талия, поворачиваясь в его объятиях, чтобы поцеловать. Джеймс жадно прильнул к ее губам и хотел углубить поцелуй, но Талия отстранилась, внезапно осознав, что вокруг люди.
Снова оказавшись в карете, Джеймс устроился рядом с Талией и начал рассказывать о местах, которые он надеялся показать ей в Европе, особенно – после того, как достигнет совершеннолетия и расплатится с долгами.
Говоря это, он легко провел большим пальцем по ее руке без перчатки, по костяшкам пальцев, по углублениям между ними. Крошечные искры жара вспыхивали от его прикосновений.
– Я бы хотела увидеть Грецию, – сказала Талия. – И Стамбул. Возможно, мы могли бы отправиться в Египет.
– Дальше, – ответил Джеймс. – В Индию или Китай. Весь мир принадлежит нам.
Он запечатлел поцелуй у ее уха, и, когда она вздрогнула, придвинулся к ее губам. Его поцелуй был теплым и настойчивым, и, когда его язык скользнул по ее губам, она приоткрыла рот.
На мгновение она растворилась в поцелуях, в тепле, которое наполняло ее. Джеймс погладил ее подбородок, затем его рука скользнула вдоль шеи, большой палец коснулся впадинки у основания горла, прежде чем пробежаться по обнаженной ключице. Его рука опустилась ниже, обводя край ее лифа, его горячее прикосновение к мягкой выпуклости ее груди над корсажем.
У Талии перехватило дыхание. Никогда раньше мужчина не прикасался к ней так. И хотя она знала, что брак повлечет за собой нечто большее, чем поцелуи, и даже пыталась представить, как это могло бы выглядеть, воображение не подготовило ее к реальности: к жару его прикосновений, толчку возбуждения в животе и приливу дурных предчувствий.