Невинная помощница для альфы
Шрифт:
Договаривая последнюю фразу, я ощущаю дикий прилив уверенности в себе. Чтобы защитить Шону, я готов сразиться даже с Бартоломеем. Я готов перевернуть Вселенную вверх дном! И, кажется, альфа Белых волков ощущает это. По лицу вижу, что сдувается. На мгновение допускаю мысль, что Бартоломей засиделся на своем месте и я запросто его подвину, но отбрасываю ее. Не время меряться силами и устраивать борьбу за место альфы США. Сейчас надо отстоять родину.
— Отойди в сторону и не указывай мне, что делать, Бартоломей, — пора закончить этот разговор. — До передачи можешь наслаждаться
29. Порт
Шона
С тех пор, как на двери моей спальни щелкнул замок, прошло пара часов. Я лежу на кровати, пытаясь перестать плакать. Слезы льются неостановимым потоком. Похоже, Трэй решил таки передать меня мексиканцам, как того хотел Бартоломей. Иначе не стал бы запирать. Конечно, чего еще ждать от Белого волка? Хотя… какая разница, какой он породы? Речь о беспринципном типе, который ни перед чем не остановится для достижения цели. Грозовые предложили мир в обмен на меня, и Трэй запросто согласился. В вопросе: что важнее — жизни десятков белых волков или одна моя, черной волчицы? — ответ очевиден.
Уже от мысли о том, что я окажусь в лапах крупного волка с сигарой, которого Грозовые называют Сеньором Лауренсио, к горлу подкатывает тошнота. Мутит от отвращения. Это слишком страшно представлять, слишком больно осознавать вероломство Трэя. Мы же целовались. Я чувствовала его симпатию. Я ощущала влечение… И это все — пустой звук? Ему плевать на мои чувства? Конечно, плевать, ведь он о них не знает…
Но у меня не было возможности сказать ему, что я испытываю к нему и рядом с ним. За эти дни он стал мне настолько дорог, что без него трудно дышать. Если бы я призналась ему в любви, он бы наверняка расценил это как попытку подлизаться, приластиться. Скорее всего, растоптал бы этот порыв. На что ему я, черная омега, когда у него есть Лючия? Да, мы целовались и он меня хочет, но что это меняет? Наверное, сожалеет, что не успел трахнуть. Придется расстаться с игрушкой, так и не успев ее распечатать. Фу! Думать о Трэе становится противно! Предатель!
Когда на улице совсем темнеет и загораются фонари, замок двери снова скрежещет, и в спальню заходит Том с подносом, на котором стоят две тарелки с какой-то едой и пара бутылок воды. Усаживаюсь в кровати и провожаю его замыленным от слез взглядом. Он выглядит хмурым, молча ставит поднос на письменный стол и молча направляется к выходу. Даже не смотрит на меня.
То ли от голода, то ли от обиды желудок скручивает от боли.
— Я что теперь, как прокаженная?! — всхлипываю ему в спину. — Даже парой слов не перекинешься?
Ответ мне не так важен, как мысли. Заглядываю ему в голову, пока он не ушел — Том уверен, что меня в скором времени передадут мексиканцам. Нет надежды. Нет спасения. Трэй меня продал.
Дверь за спиной Тома захлопывается, шуршит замок. Откидываюсь на кровать. Рыдания рвутся наружу. Переворачиваюсь на живот и кричу в подушку. Как же больно! Тоска колет в солнечном сплетении. Обида застилает глаза. Нет сил сдерживаться. Нет сил терпеть.
К ужину так и не притрагиваюсь. Аппетита нет. Даже пить не хочется. Через какое-то время сон сам утягивает мое сознание.
Просыпаюсь
Солнце ползет к зениту. На теннисном корте появляются две фигуры с белыми волосами — красивая женская и крупная мужская. Бартоломей и Лючия, не иначе. Конечно, они могут наслаждаться игрой, когда главная проблема решена. Всего-то надо обречь какую-то черную волчицу на мучительное и, скорее всего, недолгое существование в лапах мексиканского альфы.
Слез уже нет. Внутри ядерная зима, обрывки чувств оседают радиоактивным пеплом. Штиль. Все страсти отгремели и отбушевали вчера. Сейчас я не чувствую ничего.
Отворачиваюсь от окна и снова засыпаю. Видимо, нервное перенапряжение дает о себе знать.
Просыпаюсь от прикосновения к плечу. Кто-то тормошит меня. Открываю глаза и вижу Трэя. Его мрачный взгляд пробирает до глубины души, до костей. Я ожидала увидеть другое. Надеялась, что ему хотя бы будет жаль расставаться со мной. Жертва во имя мира, но не желанная, а вынужденная. А он холоден, сосредоточенно-безразличен. В глазах снова жгутся слезы. До чего же он безжалостный и бесчувственный! Особенно сейчас, когда смотрит на меня, как на вещь, которая явно залежалась на полке.
— Поднимайся, Шона, пора ехать, — его голос звучит грубо и хрипло.
В мыслях виды порта — корабли, контейнеры, вода. Он точно меня отдаст.
— Иди ты! — выплевываю язвительно и отворачиваюсь. — Сам и поднимай!
И в следующее же мгновение он подхватывает меня на руки и закидывает на плечо. Точно куклу! От унижения хочется кричать. Злюсь, с силой стучу по его спине ладонями, но ему плевать, будто вообще не чувствует. Выходя из моей спальни, лишь бросает Тому, чтобы тот захватил мою обувь.
Тоска и печаль затапливают сознание. Очень больно осознавать, что сейчас альфа отвезет меня в порт и выкинет, отдаст другому, как надоевшую безделушку. Как товар. Как разменную монету. И главное кому?! Врагу!
Не хватает воздуха. Собственный вес сдавливает ребра, не могу вздохнуть. Пытаюсь приподняться, отталкиваясь от крепкой спины Трэя, но это почти не облегчает ситуацию.
— Поставь меня, пожалуйста, — тихо скулю ему. — Я сама пойду.
Альфа сразу опускает меня на пол, а Том подставляет мне под ноги босоножки. Я так и не переоделась из светлого брючного костюма, который надевала на встречу с Оливером вчера, так что мексиканский волк получит красиво обернутую вещицу.
В паркинге Трэй сам сажает меня на заднее сиденье внедорожника и садится с другой стороны. Телохранители занимают свои места, и мы трогаемся в путь. Даже не пытаюсь читать мысли альфы. Бесполезно и слишком больно. Вскоре замечаю, что за нами едет еще одна такая же машина. Наверняка Бартоломей — хочет удостовериться, что Трэй все сделает правильно. Кажется, я сейчас ненавижу всех Белых до единого. Не-на-ви-жу!
— Зачем ты так поступаешь, Трэй? — не могу удержаться от вопроса, хотя и понимаю, что вряд ли ответ мне понравится. — Как ты можешь отдать меня мексиканцам?!