Невста „1-го Апрля“
Шрифт:
Мишель отнесся снисходительно къ первоапрльскимъ проказамъ, которыя были боле забавны, чмъ злобны, затмъ онъ насладился разсказомъ о послднемъ матч въ вело-клуб и дифирамбическимъ описаніемъ автомобиля. Прощай бакалаврская степень и программы!
Передъ этой здоровой юностью, обильной, опьяненной силой, движеніемъ, вольнымъ воздухомъ, Треморъ думалъ о своей юности, такой серьезной, такъ рано уступившей зрлости.
Клоду было около 16 лтъ, и въ его сильномъ тл обитала еще дтская душа. Мишель не помнилъ, было ли ему когда-нибудь 16 лтъ. Въ пору полученія баккалаврской степени, каждый часъ, употребленный на спортъ, разсматривался имъкакъ потерянный; прекрасный энтузіазмъ опьянялъ его, онъ хотлъ учиться, учиться, до всего докапываться, все охватить… Онъ поглощалъ громадныя книги, онъ набивалъ мозгъ фактами и идеями,
Въ лице Мишель, всегда услужливый и совершенно свободный отъ тщеславія, былъ любимъ своими товарищами, и уважаемъ, такъ какъ сумлъ показать себя не только сильнымъ въ задачахъ и кандидатомъ на премію въ общемъ конкурс, и нкоторые насмшники испытали не разъ, что злыя шутки могли встртить у него плохой пріемъ. Но въ общемъ его мало понимали. Между нимъ и тми молодыми людьми, около которыхъ онъ ежедневно садился, занятый подъ однимъ и тмъ же руководствомъ, тми же науками, связи были очень поверхностны, очень банальны. Т изъ его товарищей, которые знали его лучше другихъ, упрекали его въ томъ, что онъ „принималъ все слишкомъ серьезно“. Такова дйствительно была ошибка Мишеля. По крайней мронъ думалъ такъ теперь. Потому что онъ относился слишкомъ серьезно къ наук, къ своимъ наивнымъ исканіямъ, къ своимъ долгимъ размышленіямъ, онъ омрачалъ свое отрочество угрюмымъ одиночествомъ; потому что онъ серьезно отнесся къ своимъ первымъ грезамъ любви, онъ изъ нихъ создалъ единственный романъ своей жизни; потому что онъ трагически принялъ этотъ обыденный обманъ — измну женщины, онъ испортилъ свою жизнь; потому чта онъ на все смотрлъ серьезно и еще теперь не умлъ смяться, подобно большинству своихъ современниковъ, надъ многими вещами, надъ которыми, ему казалось, слдовало плакать; потому что онъ принималъ все такъ серьезно, оттого такъ легко одно слово ранило его сердце, такъ легко сомнніе мучило его умъ и каждую минуту удручала его сознаніе необходимость жить и видть другихъ живущими. Конечно, онъ слишкомъ многаго ожидалъ отъ истины, науки, любви, жизни; слишкомъ прекрасны были химеры, а онъ не былъ изъ тхъ, которыхъ утшаетъ низменная действительность.
Ахъ, къ чему эта жажда любви, разъ онъ не можетъ быть любимъ; эта потребность знанія, разъ его мозгъ не располагалъ силой ее удовлетворить?… Къ чему это пылкое стремленіе всего его существа ко всему тому, что можетъ въ видимомъ мір или мір мысли возвысить и украсить жизнь, разъ онъ обреченъ влачить свою жизнь, примняясь ко всему, не отдаваясь ничему и никому.
Бетюнъ позвалъ карету, и они должны были разстаться. Своимъ добрымъ, густымъ голосомъ, не установившимся и переходившимъ отъ рзкаго сопрано до низкаго баритона, Клодъ прощался со своимъ спутникомъ, показавшимся ему, быть можетъ, немного разсяннымъ въ послднія минуты.
— Ты меня находишь идіотомъ, не правда ли, старина?
Мишель улыбнулся и, вызвавъ улыбку у Клода, дружески хлопнулъ его по плечу:
— Нтъ, я тебя вполн одобряю!
Да, ты правъ, добавилъ мысленно Треморъ: работай педалью, участвуй въ гонкахъ, матчахъ тенниса, обманывай твоихъ классныхъ наставниковъ 1 апрля, рисуй на твоихъ книгахъ, читай „Вело“ и бюллетени „Touring Club“ [9] и не слишкомъ много размышляй, не мечтай черезчуръ много и не люби черезчуръ сильно!
[9] Клубъ туристовъ.
Въ тридцать лтъ ты, можетъ быть, смутишься, оглянувшись назадъ, но годы тебя не измнятъ настолько, чтобы подобное состояніе съ тобой случалось часто; ты утшишься, любуясь своими мускулами, и ты не станешь жаловаться на жизнь, потому что она сможетъ дать теб все, чего ты отъ нея спросишь; а такъ какъ со всмъ тмъ ты будешь славный юноша, честный человкъ, такъ какъ твой отецъ оставить теб достаточно денегъ, чтобы избавить тебя отъ необходимости заняться тмъ видомъ спорта, который мы называемъ за англичанами, артистами въ этомъ дл, „struggle for life“ [10] , я не предвижу въ общемъ, въ чемъ смогутъ тебя упрекнуть даже очень требовательные люди.
[10] Борьба за существованіе.
Мишель не пошелъ на слдующій день въ Континенталь, но онъ не вернулся въ Ривайеръ. Онъ провелъ большую часть времени
Очень странная была судьба у этого друга Мишеля.
Когда г-н Даранъ-отецъ, владлецъ водочнаго завода въ пригород, покинулъ Францію вслдствіе банкротства и поселился со всей семьей въ окрестностяхъ Луисвиля, принявъ отъ одного изъ своихъ старинныхъ друзей, владвшаго уже издавна значительнымъ винокуреннымъ заводомъ, предложенную ему великодушно должность, Альбертъ безъ особенного горя отказался отъ наукъ, проходимыхъ имъ до тхъ поръ безъ особеннаго успха въ одномъ изъ лицеевъ въ Париж.
Но въ Луисвил жизнь ему не показалась веселой. Занятый съ утра до вечера и становясь ненужнымъ въ дом, который держался трудомъ его отца, онъ былъ принужденъ ради развлеченія взяться за коллекціонированіе марокъ, для чего ему служили письма, получаемыя его патрономъ, а также рыскать по окрестностямъ каждое воскресенье, для того, чтобы собрать и классифицировать въ своемъ гербаріи интересные образцы флоры Кентукки. Блаженное занятіе!
Благодаря своему гербарію и знанію растеній, Альбертъ Даранъ въ минуту геніальнаго вдохновенія, нашелъ рецептъ новаго ликера, чуднаго ликера, благоухавшаго, казалось, всми ароматами страны. Въ воспоминаніе своихъ занятій классиками, Шатобріана и его Аталы, онъ окрестилъ его неизвстнымъ именемъ „Эликсиръ Мюскогюльжъ“, и это открытіе было спасеніемъ его и всей его семьи.
Дйствительно, эликсиръ Мюскогюльжъ, искусно рекламированный патрономъ счастливаго изобретателя, обошелъ весь свтъ; съ самаго начала на него обратили вниманіе по его изображенію на обложкахъ известныхъ и неизвестныхъ газетъ Стараго и Новаго Света, затемъ его увидели повсюду въ его настоящемъ виде, его увидели въ окрашенномъ флаконе, подчеркивающемъ его прекрасный опаловый цветъ, и повсюду онъ одерживалъ победу! Подобно каждому хорошему американцу, молодой французъ открылъ золотое дно. Возстановивъ свое честное имя передъ законами своей страны, г. Даранъ сталъ черезъ нсколько летъ сотоварищемъ своего благодетельнаго друга, умело эксплоатировавшаго эликсиръ, и ихъ предпріятія на берегахъ Огайо считались между самыми значительными въ этой части Соединенныхъ Штатовъ.
Что касается Альберта, онъ бросилъ дальнейшую дятельность въ этомъ направленіи, заботясь впредь о „Мюскогюльж“ лишь настолько, чтобы каждый годъ получать очень хорошіе проценты съ капитала, оставленнаго имъ въ Луисвильскомъ деле, и возвратился во Францію. Ничто более не мшало ему удовлетворять въ более обширномъ размер свой неутомимый вкусъ къ коллекціонированію и классификаціи, вкусъ, обнаруживавшій въ немъ счастливую разносторонность.
Въ лице Альбертъ собиралъ спичечныя коробки, въ Кентукки онъ собиралъ марки и растенія; посл своего отъзда изъ Луисвиля онъ страстно заинтересовался музыкальными инструментами XVII и XVIII столтій.
Наконецъ, его новйшимъ увлеченіемъ стало посщеніе всхъ антикваровъ Франціи въ поискахъ церковныхъ предметовъ, облаченій священниковъ и украшеній алтарей. Это увлеченіе появилось посл многихъ другихъ и вроятно будетъ сопровождаться еще многими другими.
Отношенія Тремора и Дарана восходили къ отдаленному времени, когда одинъ вытаскивалъ другого изъ затруднительныхъ переводовъ и трудныхъ задач. И уже тогда Мишель былъ глубоко тронутъ дружбой, можетъ быть также восторженнымъ удивленіемъ, которыя выражалъ ему его товарищъ. Поздне житейскія случайности ихъ сблизили. Они случайно встртились въ Египт въ музе Булакскомъ; и Мишель, тосковавшій, не находившій себ мста, почувствовалъ особенную сладость въ чистосердечной братской привязанности Дарана, въ которую входило еще былое преклоненіе, затмъ благодарность, такъ какъ молодой палеографъ предоставлялъ съ своей неизмнной услужливостью свое знаніе восточныхъ языковъ и археологіи въ распоряженіе невжественнаго туриста. Громадная настойчивость, исключительная пытливость ума, совершенное смиреніе передъ знаніями другого дали возможность Дарану употребить съ пользою и развить свои среднія способности; не имя тонко развитого ума, онъ обладалъ здравымъ смысломъ жизнерадостная человка; утонченное воспитаніе замнялось тмъ врожденнымъ тактомъ, даромъ сердца, который охраняетъ почти всегда отъ грубыхъ ошибокъ. Треморъ любилъ его за его преданную душу, за его иногда грубую чистосердечность, за его доврчивую доброту, его прекрасное благородство человка и друга.