Никодимово озеро

Титаренко Евгений Максимович

Многие теоретические построения его рухнули ночью на пепелище. И вовсе уж не страсть к логике руководила им, когда он ломился через кедровник вслед за бородачом к урману, а потом лазал по пояс в воде и тине, рискуя оступиться каждую минуту и дать болоту проглотить себя...

Потом шел назад. В обход пепелища. В кромешной темноте занавешивал одеялом окно, тщательно маскируя щели. Не доверяя самому себе, на ощупь дважды проверял дверной крючок, прежде чем зажечь спичку... И в свете лампы вывалил из деревянного сундучка на стол

около пяти килограммов золота: песка, самородков...

Зрелище промыслового золота не особенно впечатляюще. Мимо хорошего самородка можно ходить всю жизнь и не удостоить его вниманием. Но сидел, подавленный этим изобилием, и старался привести в порядок свои окончательно перепутанные наблюдения.

Показалось или не показалось ему, когда возвращался, что слышал на подходе к усадьбе сонное бормотание лягушек?..

Огонек лампы высвечивал яркие блестки в беспорядочной россыпи на столе, и он машинально подгребал к центру откатившиеся крупицы...Потом, как профессиональный вор, искал в огороде место, где зарыть сундучок. И выбрал самое примитивное — под рябиной...

Потом опять закрыл за собой дверь и от порога долго, тупо смотрел в угол. От усталости ни одной мысли не ворохнулось в голове. А ведь пришел он рано — это он помнит: было всего два часа, или даже немного меньше — он тогда поглядел на будильник. Но потом опять сколько-то сидел за столом, уставясь в желтый огонек лампы. Стекло ее закоптилось до черноты, и погасла она, должно быть, сама — от нагара. А он тем временем уже валился на кушетку.

– Помнишь, Алена, бабка тут одна, у Валентины Макаровны, про святых каких-то молола. Помнишь?

– Федоровна? — переспросила Алена.

– Откуда я знаю — как ее! Может, Федоровна.

Алена хотела сказать ему что-то по поводу тона, сдвинув брови, ответила по существу:

– Это которая посредине сидела у тети Валентины Макаровны. Вчера ее вспоминали. Говорит: к Татьяне иноверцы ходили. Одного она видела перед пожаром.

«Все правильно, — подумал Сергей. — Все, как есть правильно...» Но кого этот бородатый мужик подменяет в событиях? Кого-нибудь с заимки? Или из Южного? Ибо столкновение в усадьбе, если в нем замешан «святой», могло оказаться случайным. При условии, конечно, что сам «святой» случаен...

– Мы сходим к ней, Алена, ладно? Сколько там?

Было всего половина седьмого.

– Что ты вчера делал, Сережка? Я знала, что ты полезешь куда попало, не удержишься. Почему ты молчишь? Ждешь вопросов?

– Нет, Алена... Вчера я правда лазал где попало.

– Ты узнал что-нибудь?

– Много узнал. Все, чего не хватало. Но даже лишку. Ты подожди немного, ладно? —- попросил он. — Я еще с мыслями не соберусь...

– Видел кого-нибудь?.. — осторожно опросила она, имея в виду «кого-нибудь» определенного.

– Я, Алена, святого видел, который у Татьяны был... Но ты подожди, — снова попросил он. — Как ты ушла из Южного?

– Я платье

облила. Ушла переодеться, пока люди не ходят. Целый кофейник на себя... —Она вытащила из-за стола и показала ему облитый подол платья. Потом отстегнула и показала облитый пояс.

– Что же теперь надевать будешь?

Она застегнула и расправила на себе пояс.

– Тебе же это все равно. Тебе же не нравится, когда я в платье?

Сергей ерзнул на кушетке. Почти повторил ее слова:

– Мне, допустим, все равно, а кому-то нравится...

Она опять оперлась подбородком о кулаки.

– Я, Сережка, нарочно облила. Я знала, что ты не будешь сидеть дома, и хотела тебя увидеть. А это легко отстирывается. Что я, платье портить буду?

– Могла и подождать, — недовольно ответил Сергей. — Приехал бы — сам все рассказал бы.

Он заметил толстую общую тетрадь под ее локтем, хмуро замолчал.

– Ты чего? — спросила она и, взяв тетрадь, положила перед ним. — Посмотри.

– Я больше не хочу лезть туда, Алена...

– Но ведь мы один раз уже залезли, — возразила она. — А потом я ждала, пока ты проснешься, мне надо было что-то делать. Это во-первых. А во-вторых, я думала, что станет все ясным, если прочитать. Мы даже обязаны были.

Сергей вытащил из-за спины руку, снова полюбовался грязью под ногтями, взял тетрадь.

– Прояснилось?

Она тоже посмотрела на его ногти, сарказма не восприняла.

– Кое-что прояснилось.

– Что, например?

– Что он хотел нас видеть... — Потом, помявшись, уточнила: — Меня.

Сергей поглядел на нее исподлобья.

– Нас или тебя?

– Меня. А что в этом плохого, если кто-то кого-то хочет видеть? — В голосе ее послышались вызывающие нотки. — Я была уверена, что он не такой циник, как хотел казаться вначале.

Сергей опять нехотя прошелестел страницами. «Хорошо море с берега...»

– Ты прочитала это, пока я спал?

– Минут пятнадцать, Сережка. У тебя благородное лицо, когда ты спишь.

– Спасибо.

– Не за что. Я тебе искренне.

Сергей закинул ногу на ногу, отряхнул джинсы, чтобы не запятнать гладкий коричневый переплет.

* *

*

Продолжение записей в Лешкиной тетради было столь же сумбурным, как и начало. Тетрадь он открывал т случая к случаю, в минуты душевного беспокойства. И беспокойство это было далеко не всегда радостным.

Оставив, как и раньше, без внимания заметки, касающиеся ожесточенной Лешкиной войны с учителями, одноклассниками, заметки для памяти, Сергей перевернул страницу, на которой остановился в прошлый раз. «Скажу Алене... — дочитал продолжение: — ...что опять надумал податься в Ленинград, летом дома не буду — пусть что-нибудь соображают сами. Дружба дружбой, но я знаю теперь, что есть вещи, перед которыми даже дружба ничего не значит. Таковы законы природы, не я их придумал, не мне отменять».