Никогда_не...

Танич Таня

— Все в порядке! — слышу я его голос. — Все в порядке, Полин! Я жду в приемном! Я никуда не уеду!

— Да йди ты уже, ничего я не сделаю твоей благоверной, — недовольно ворчит доктор, по хваткому и пронзительному взгляду которого я понимаю, что несмотря на мятый халат и запах остатков пиршества, проводимого, наверняка, с Леночкой, он не так прост, как кажется. — Наоборот, верну как новенькую. Все! Посторонним покинуть помещение!

Догадки мои оправдываются тут же. Как только Артур выходит, ироничная улыбка сползает с лица Валерия Ивановича и выражение лица становится сосредоточенно-подозрительным.

— Признавайся — это шо такое? Кто отходил тебя? Не благоверный ли твой случаем?

— Я…

Да вы что, нет! Нет, конечно, это не он! — поражённая тем, что подозрение может пасть и на Артура, я протестую изо всех сил, какие у меня остались к этому часу.

— Точно? — взгляд доктора просвечивается мне голову как тот самый рентген, сделать который мне обещали только к утру. — Ну, смотри мне. Знаю я вас, таких героев, толпами у меня тут ходите. Сами мудохаете друг друга, а небылицы рассказываете. Или терпите побои и издевательства, пока не покалечат. Та й после этого терпите.

— Нет… Это точно не мой случай! — с каждым его словом я пугаюсь, что Артура вместо тех, кто действительно виноват, привлекут к ответсвенности по ложному обвинению. — Нет, это хорошо, что вы против домашнего насилия, и обращаете на это внимание… Но это не про меня, точно! Вы же опытный доктор, у вас глаз намётан!

— От того, что намётан, и спрашиваю. Много я вас таких повидал — на первый взгляд вроде и не скажешь. Деловые такие были, языкатые, еще больше, чем ты. А покрывали своих мужиков, брехали раз за разом. Вы уже если брешете — так брешите складно. А то одни все время падают со ступенек, никак ходить не выучатся. А твой придумал, что на тебя в парке напали, побили ни за что ни про что.

— Так это и есть правда! Я как жертва… — нет, мне определено не нравится это слово, — то есть, соучастник, подтверждаю!

— Так жертва или соучастник? — делая непонятный знак рукой Леночке, хитро уточняет Валерий Иванович. — Ладно, жертва-соучастник, твои слова — твое дело. Только смотри, чтоб хуже не вышло, и в следующий раз другой врач тебя не принимал. Леночка! Ножницы, марлю и бинты сюда, приступаем!

— К..какой другой врач? — не могу не уточнить я, когда Леночка начинает разматывать и снимать повязки, наложенные мне отзывчивой Эмелькой.

— Патологоанатом с морга! — довольно заявляет Валерий Иванович и смеётся грудным смехом, как будто сообщает мне что-то крайне приятное.

О, прекрасно, вот и типичный медицинский юмор пошёл — и, едва я собираюсь брякнуть в ответ какую-то колкость, как следующие слова доктора сбивают с мня воинственное настроение моментально.

— Так, Леночка, смотри сюда. Отэто все — срезать надо. Шить не будем, смысла нет. На снимок завтра, без очереди, с направлением от меня. А ты, егоза, на меня смотри. На меня-я… — он неотрывно глядит мне в глаз и даже подсвечивает каким-то специальным фонариком, пытаясь раскрыть другой, заплывший от синяка, от чего я начинаю мычать от боли. — Тихо, не дергайся. Так надо… Так… Зрачки одинаковые, реакция есть, уже хорошо… А ну признавайся дядьке врачу — в ушах шумит? Или шумело до этого?

— Нет, не шумит, — с готовностью отвечаю я и тут же задаю интересующий вопрос. — А что срезать? Вы что… стричь меня будете? Так я не даю согласия! Не надо, я против!

— Согласия она не даёт, ты смотри, — под тихое Леночкино хихиканье, продолжает Валерий Иванович. — А колтун нам твой куда девать прикажешь? Или позвать тебе мастеров с салона, чтоб прическу для перевязки сделали? Может, тогда еще и маникюрщицу с массажисткой? Ты глазами не сверкай, егоза! Давай лучше вот так сделаем — ручку левую свою, которая получше будет, вытянула вперё-ед… Вперёд вытянула, говорю, или ты меня плохо слышишь? Если плохо, так мы тебя сразу, без всяких рентгенов в стационар на недельку определим — это ж не шутки, как пить дать сотрясение… О,

вижу, вижу, исправился слух. От это хорошо, очень хорошо. Леночка, а ты стриги, стриги пока мы тут упражняемся. Давай, чтоб время не терять, каждый своей работой щас займётся, вот та-ак… Молодец! Давай, до кончика носам пальцем дотронься… Хорошо, а теперь до лба… до подбородка… Снова до носа. От молодец! Может, отпустим тебя, если хорошо вести себя будешь, слушаться докторов. А теперь перевяжемся добренько — й считай до утра мы справились.

Спустя час в новом виде я показываюсь в коридоре, упросив Валерия Ивановича и Леночку сразу не проводить меня в палату, а разрешить увидеться с Артуром. В том, что лучше всего здесь работают просьбы и жалобное выражение моего единственного открытого глаза, я успеваю понять довольно быстро и во всю пользуюсь этим.

Артура мы находим на одном из стульев в конце длинного коридора, ведущего к выходу из отделения. Несмотря на плохое освещение и то, что второй глаз у меня заклеен пластырем, прикрывающим какую-то вонючую мазь, я сразу замечаю, что он задремал — кисти рук расслабленно соскользнули с коленей, голова откинута и прислонена затылком к стене. В который раз вспоминаю, что он так и не выспался нормально за все эти дни, и сегодняшнюю ночь, которую я планировала оставить для отдыха перед длинной дорогой, он снова проводит без сна, в больничном коридоре, после дня, полного поездок и нервотрепки.

Хорошо «отдохнули», нечего сказать. Неудивительно, что он отключился прямо здесь, на жестком и неудобном стуле с откидным сиденьем, соединённом с несколькими такими же деревянной планкой. Но как только мы приближаемся, Артур тут же просыпается. Его глаза открываются моментально и никаких признаков сна — ни лёгкой затуманености, ни припухлости век, ни рассеянного взгляда я не вижу. И тут же задумываюсь — а спал ли он, вообще, или просто сидел, пытаясь расслабиться.

Ох, как же мне не нравится это все… Путь он молод, пусть очень быстро восстанавливается, но с таким режимом не выдержит даже самый сильный организм. Как только я об этом думаю, спасительная мысль тут же стучится мне в голову (кажется, в ней всё-таки нет никакого сотрясения, вот и Валерий Иванович так сказал, напугав меня всего лишь парой дней в стационаре) Я обязательно отправлю его отдыхать сегодня, и даже знаю куда!

— Эй, хлопец! Гляди на свою егозу! Подлатали-полечили ее, скоро будет как новенькая. Переломов не нашли, только ушибы й парочка вывихов — точно в рубашке родилась! Но радоваться еще рано, сильно рано. Что да как точно рентген покажет, а пока оставляем ее в стационаре под наблюдение. Возражения есть?

Артур, забыв встать со стула, смотрит на меня во все глаза — и я понимаю, что зрелищем он, как минимум, впечатлён. Мало того, что я стою перед ним в медицинской бесформенной хламиде, с новой повязкой на руке (старую Валерий Иванович похвалил сказал, что «хлопец свое дело знает, раз так подрихтовал») с лицом, залепленным пластырем, еще и на голове — повязка чепчиком. Последнее меня даже радует — он не видит мою новую старшенькую стрижку, сделанную Леночкой впопыхах — да и я, если честно, не горю желанием ее разглядывать.

— Нет… — резко поднимаясь, он откашливается, чтобы избавиться от хрипоты в голосе. — Нет, не возражаю, конечно. Лишь бы польза была.

— Польза будет, хлопче, можешь не сомневаться. Прикажи только своей благоверной, чтоб не бухтела и все предписания выполняла. Характерец у нее, скажу тебе… не завидую, в общем.

Артур бросает на доктора растерянный взгляд, не понимая, шутит ли он, и не обижаюсь ли я, но по лёгкой улыбке, в которой я могу растянуть губы (мне вкололи еще обезболивающего и успокоительного) понимает, что все хорошо. Настолько, насколько может быть в нашем положении.