Никто об этом не узнает
Шрифт:
— Условия говённые, а сам спор… ну не мы первые, не мы последние. Я так-то тоже, конечно, не в восторге. А в прошлом году, вспомни, Шишмарёв с Силиным тоже забились на новенькую. Правда, там новенькая была зачётная, даже жалко, что она потом сразу свалила. Кстати, эта твоя тоже, скорее всего, свалит после… Ты ж этого и хотел. Так что мы двух зайцев убьём в случае победы. Шило опустим иот неё избавимся.
Послушать Рената — и впрямь всё звучало просто и логично, вот только отчего-то всё равно на душе было тошно до невозможности.
Глава 11
В
Сейчас у Алёны появилось всё, о чём она и мечтать никогда не смела: красивая одежда, уютная комната, вкусная еда, компьютер, книги, сотовый. Папа ей даже деньги даёт «на всякий случай», хоть она и отказывается. Но почему-то именно теперь она чувствовала себя в аду.
Там, в деревне у неё были милосердные соседи, добрые учителя, друзья, много друзей. В неё даже мальчишки влюблялись.
А теперь она — изгой. Да, есть папа, но он не рядом. Его и дома-то почти никогда не бывает. А рядом те, кто ненавидит её ни за что, презирает, оскорбляет и унижает. Они смотрят на неё так, будто нет ничего гаже, будто она грязная, уродливая, заразная. Постоянно: смешки — вслед, обидные слова — в спину, пошлости — в лицо. Это невыносимо! От этого хочется кричать, бить стёкла, посуду… и их бить тоже хочется. Но нельзя. Отцу в преддверии выборов любой скандал может навредить.
Однако как бы сильно Алёна ни страдала от всеобщего издевательского отношения, больнее всего оказалось то, как повёл себя с ней Максим. До сих пор, стоило только вспомнить, наворачивались слёзы, а в груди всё болезненно сдавливало.
Как мог он так — сначала заставил поверить, что она ему нравится, а потом плюнуть в неё, ещё и при них? Образно, конечно. А ведь говорил, что в школе её больше никто не обидит…
Значит, он или тогда притворялся, когда смеялся с ней, водил в парк, в кафе, когда смотрел, когда целовал… Или он попросту стыдится её перед своими одноклассниками, этими бездушными мажорами, родившимися, как презрительно говорил её приятель из детдома Юрка Чусов, с золотой ложкой в заднице.
Раньше Алёне казалось, что Максим не такой. Что он грубый, жестокий, какой угодно, но не подлый, что он искренний, что в нём нет стадности и малодушной трусости. А получается есть…
Если так, всхлипнула Алёна, если он снова подойдёт к ней, если заговорит по-хорошему, она в долгу не останется. Она припомнит ему это его «пошла ты».
Она всхлипнула, оказывается, вслух, забыв, что едет домой и не одна, что рядом сидит Артём.
— Что? День неудачный? — спросил он, скосив на неё взгляд. Вроде даже лёгкое сочувствие промелькнуло в глазах.
— Типа того, — кивнула она, торопливо подобрав ладонью слезинки.
— А Макс где?
— Не знаю.
Куда после уроков делся Максим, она и правда не знала.
Парни все как-то разом,
Девчонки между собой потом переговаривались: «Может, тоже сходим? Посмотрим?». Но куда сходить они хотели, на что посмотреть — Алёна не поняла. Да и Кристина, заметив, что она прислушивается, грубо прикрикнула:
— А ты чего уши развесила, деревенщина? Или вас в вашем колхозе не учили, что подслушивать чужие разговоры нельзя?
Алёна быстро подхватила сумку и молча вышла из аудитории. Высказать бы этим жеманным выдергам всё, что она о них думает! Но ведь не поймут. Да и красноречие не её конёк. И потом, их много, а она одна. И они такие жестокие, изобретательные и мстительные. А у неё и от того случая с пирожным до сих пор всё внутри содрогается. Нет уж, ещё раз такого унижения она не вынесет. Так что лучше уж на рожон не лезть. Во всяком случае, пока отец не переведёт её в другую школу. А пока придётся терпеть.
За обедом Жанна Валерьевна выспрашивала у Алёны, как Максим, что делал в школе, как себя вёл. Что вот она должна была ответить? Что он оскорбил её во всеуслышание? Мачеха не папа, ей явно нет никакого дела до душевных переживаний Алёны. Поэтому она лишь коротко ответила, что с ним всё в порядке и вёл он себя нормально.
— Ну, слава богу, — вздохнула Жанна Валерьевна, даже взглянула на неё не так холодно, как обычно. — А то я уж бояться начала, что с ним что-то не то — уже два дня подряд остаётся у Мансуровых.
— Сегодня он снова не придёт…? — вопрос вылетел у Алёны как-то сам собой.
Она осеклась и смутилась. Но мачеха ничего не заметила.
— Да, — рассеянно ответила та. — И чем они там только занимаются…
— Ясно чем, — хмыкнул Артём, — пьют, курят и девок…
— Артём! — возмутилась Жанна Валерьевна. — Как ты можешь такое говорить, ещё и за столом?!
— Прости, мама, — Артём опустил глаза.
Помолчав, он начал говорить о чём-то отстранённом, а у Алёны так и звенели в ушах его слова. Девки… В груди вновь болезненно заныло. И хотя пыталась себя урезонить: ну с чего ей так расстраиваться? Ведь он ничего ей не обещал. И с другой она его видела, и папа вчера за ужином говорил, что Максим водил к себе всяких… но всё равно обида и горечь жгли так, что каждый вдох давался с трудом, через боль. Наверное, потому что всё то было раньше, до их поцелуя, а это происходит сейчас.
После обеда Алёна убежала к себе. Ей казалось, что всем видно, как она страдает. Что они, если посмотрят повнимательнее, запросто догадаются, что у неё в душе, а это будет ужасно. Это будет позор немыслимый! Если уж она сама стыдилась своих чувств, то что скажут они?
Вышла в сеть — от девчонок из детдома посыпались сообщения.
Они, понятное дело, сгорали от любопытства, как ей живётся во дворце. Про Максима всенепременно спрашивали. Поначалу Алёна привирала немного — ну не писать же, что ей тут не рады, и это если мягко. Отвечала обтекаемо, что всё хорошо и все вокруг хорошие. Но сейчас сочинять не было ни сил, ни желания, иона просто закрыла мессенджер.