Никто об этом не узнает
Шрифт:
— Мы тебя полчаса ждали, — раздражённо заметил Артём.
— Извините, — буркнула она.
Весь путь до дома они ехали в напряжённом молчании.
— Ну надо же, — какие люди сподобились почтить нас своим присутствием, — съязвил за ужином отец, не глядя на Максима, хотя, понятно, говорил о нём.
— Что? Соскучились? — ухмыльнулся Максим.
Отец не ответил, лишь раздул ноздри.
Напряжение за столом буквально зашкаливало. Несмотря на кондиционерную прохладу, дышать в столовой, казалось, просто нечем.
Жанна Валерьевна,
«Ты же утверждала, что всё с ним в порядке!», — восклицала она гневно.
«Не ори на неё! — вмешался отец. — С этим твоим паршивцем в принципе не может быть всё в порядке. Никогда!».
Потом они ругались в кабинете, недолго, но бурно, после чего Жанна Валерьевна выскочила вся в слезах. И теперь сидела за столом точно кол проглотила.
Ели все явно через силу. Алёна и вовсе давилась каждым кусочком, хотя, положа руку на сердце, она радовалась, что Максим сегодня дома. Понимала, что это глупо, нелогично, не гордо, а всё равно радовалась. Ну а тот, единственный среди присутствующих, уплетал за троих. Его аппетиту оставалось только позавидовать.
Быстрее всех расправившись с ужином, Максим поднялся из-за стола, с грохотом отодвинув стул.
— Как приятно было поужинать в семейном кругу, в окружении таких родных, милых и любящих людей, — с кривой улыбкой выдал он и вальяжной походкой направился к лестнице.
— А как у тебя дела в школе? — поинтересовался отец, повернувшись к Алёне.
Он как будто выдохнул с облегчением, когда Максим покинул столовую.
— Нормально, — соврала она.
Ну как ему расскажешь о такой мерзости? Просто язык не поворачивается. Да и унизительно это.
— А как занятия с Лилией Генриховной?
— Хорошо. Хвалит, — тут она слегка преувеличила. Старуха-дикторша пусть не хвалила, но отмечала определённые успехи в борьбе с «жутким деревенским говором». А после чаепития они даже вроде как и подружились.
— Отлично! Просто так она хвалить не станет. С ней вообще трудно найти общий язык, но она очень толковая. Так что рад, очень рад. А ещё Нина договорилась по моей просьбе ещё с одним репетитором, он подтянет тебя по английскому языку. Точнее, она. Прекрасный специалист, одна из лучших. Тебе же поступать летом…
— О! Как здорово! Спасибо, папа! У меня и правда с языком не очень.
Дмитрий Николаевич довольно разулыбался.
Поднявшись к себе, Алёна на мгновение задержалась в коридоре. Вот именно здесь всего три дня назад они целовались. Алёна посмотрела на дверь Максима. Спросить бы его, почему он так стал себя с ней вести. И когда он настоящий — сейчас или тогда? Но это глупо. Да и не скажет он ничего. Надо просто постараться как можно скорее выкинуть его из головы.
Она вздохнула, но не успела зайти к себе, как дверь его неожиданно открылась и в коридор вышел Максим в
Но в следующий миг он будто опомнился, нахмурился, стиснул челюсти. Взгляд его налился свинцовой тяжестью. Сразу стало неуютно, захотелось скрыться прочь с его глаз.
Но Алёна неожиданно для самой себя расхрабрилась и выпалила:
— Максим, мне надо с тобой поговорить.
Он посмотрел на неё с такой ненавистью, что она невольно поёжилась.
— Поговорили уже один раз, — процедил он и направился мимо неё в ванную.
— Максим! Я не понимаю, почему ты так со мной? Что я тебе плохого сделала?
— У тебя зачётно получается изображать невинность. Это, видать, у вас семейное, — бросил Максим, не оглядываясь, не замедляя шаг.
Веки противно защипало, и в груди стал разрастаться болезненный ком.
— Это ты попросил Кристину и остальных, чтобы они меня поймали после уроков? — крикнула она ему вслед.
Он приостановился. Оглянулся, нахмурившись.
— Что за бред?
— Но разве ты не просил их это сделать? Ну, чтобы они меня… чтобы, в общем, я ушла из вашего класса.
— Ты много о себе думаешь. Мне вообще пофиг, есть ты или нет. Так что не сочиняй всякую ересь и, знаешь что, не подходи ко мне больше, не заговаривай со мной, даже не смотри в мою сторону. Поняла?
Алёна забежала к себе, чувствуя себя сейчас ещё более униженной и несчастной, чем даже после кошмарной сцены в туалете. Не выдержав, она разрыдалась. Плакала долго, до икоты, до изнеможения. Обессиленная рухнула на кровать, и взгляд её случайно упал на блокнот. Его кончик торчал из-под подушки. Она порывисто достала его, нашла рисунок с его портретом. Поколебавшись с минуту, она, в конце концов, решительно выдернула лист и порвала рисунок в клочья, но легче не стало…
Вдруг загудел сотовый. Звонили ей обычно только два человека: папа и Нина. А сейчас-то кому приспичило, когда уже почти ночь?
Алёна взглянула на экран, и ей сделалось нехорошо: Стас. Про него она совершенно забыла. Просто вылетело из головы.
Отвечать она не стала, убрала звук и отложила телефон. Да, очень неудобно получилось. И завтра ей перед ним будет стыдно. Но пусть это будет завтра. А сегодня оправдываться и объясняться у неё попросту нет сил.
***
На следующий день Стас прямо с утра поймал её у ворот. Поздоровался, но с явной обидой в голосе.
— Я прождал тебя почти три часа, а ты даже на звонки не отвечала, — упрекнул.
Он, оказывается, названивал ей весь вечер с семи часов. Пока она выслушивала претензии мачехи, пока ужинала, пока беседовала с отцом в его кабинете, рассказывая в подробностях, как проходят занятия с Лилией Генриховной. А он, бедный, стоял там и ждал. И звонил, и всё без ответа.
Как же было перед ним неловко!