Ночная ведьма
Шрифт:
В квартире было две комнаты, основная и спальня. Василий работал за кухонным столом, иногда бросая на племянника косые взгляды, скорее обеспокоенные, чем сердитые. Невероятно похож на своего отца! И когда парень научился так презирать мир, жить, будто никто и ничто не имеет значения? Василий решил помочь сестре вывести племянника на верную дорогу. Часами просиживая перед монитором, Василий рылся на каких-то сайтах, изучал с лупой старые карты, делал выписки, а когда уходил из дома, запирал за собой дверь на ключ. Он не мог понять, почему племянник так равнодушно воспринял смерть лучшего друга. Василию хотелось влепить этому парню хорошую затрещину, чтобы вернуть на свет маленького глазастого мальчишку, который был счастлив,
Василий любил Павла как сына, которого у него не было. До сегодняшнего дня любил.
— Что ты делаешь, дядя?
Павел ткнул пальцем на разложенные повсюду старые карты — на столе, на полу, на стульях. «Все ищешь кольцо Фродо?» — ухмыльнулся он про себя.
Когда Павел был подростком, Василий подарил ему сагу Толкина. И примерно в то же время их связь прервалась. Дядя вспоминал, как племянник задвинул книги в угол и к ним не прикасался.
Насколько Павлу было известно, дядя всю жизнь прожил бобылем, ни жены, ни детей. По словам матери, пока их с Василием родители были живы, брат с сестрой ни в чем не нуждались и будущее виделось им лучезарным. Василий был гордостью семьи, у него были задатки талантливого инженера. Но все рухнуло, когда родители погибли в дорожной аварии. Брат и сестра были слишком малы для самостоятельной жизни, их поместили в детский дом, они затосковали. Василий уже не был многообещающим ребенком, он замкнулся и ушел в себя, как раненое животное, отказался от мечты, которую лелеял с первых школьных лет. Потом устроился на работу, на которой не мог реализовать свои способности, поселился в пригороде Ростова-на-Дону и стал настоящим бирюком, когда младшая сестра улетела в Москву. Павел не знал Василия, полного жизни и надежд, Василия до трагедии, о которой мать иногда рассказывала. Представить этого рослого, немного неуклюжего человека в обществе женщины казалось Павлу столь же нелепым, как вообразить его пловцом-синхронистом. И все же у Василия бывали женщины, одна из них десяток лет владела его сердцем и морочила ему голову. С тех пор Василий больше не решался на чувства. На смену страсти к неверной женщине пришла страсть к истории, постепенно вытеснив горечь и тоску от вопросов, на которые никто не находит ответа. Время от времени утешаясь водкой и любовью без обещаний, он постепенно свыкся с жизнью мизантропа, жадного до исторических загадок.
Его квартира была подлинным холостяцким логовом, в котором годами не хозяйничала женская рука. В ванной комнате не нашлось бы места флакону с туалетной водой или баночке с ночным кремом: давно разбитая стеклянная полка так и не была заменена, и все банные принадлежности ютились по краям раковины. По обеим сторонам тахты стопки книг служили прикроватными столиками. Водруженный на кухонный стол компьютер указывал на то, что хозяин ест всегда в одиночестве.
Василий был айтишником и работал в основном дома. Раз-другой в неделю он заглядывал отчитаться в свою контору, что делал без особого энтузиазма. Но такое положение дел позволяло ему отлучаться на несколько дней после выполнения задач, над которыми он вкалывал без продыху.
Павел, поселившись у дяди, почти не спал, на улицу не выходил и пытался обмануть свою тревогу. Ночь призывала его к ответу, его одолевали галлюцинации, в которых он без конца падал в пустоту. Просыпаясь в поту, с бешено колотящимся сердцем, он по-прежнему видел дядю, сидевшего перед экраном компьютера и ожесточенно лупившего по клавишам, таким крошечным под его огромными руками.
Василий производил много шума, громко разговаривал сам с собой вслух, не обращая внимания на племянника, иногда подносил к своим мясистым губам бутерброд и жевал его, роняя крошки, застревавшие в густой бороде. Время от времени он косился на Павла, бормотал что-то нечленораздельное, мог плеснуть ему стопку водки или бросить ему на колени бутерброд. А Павлу была на руку эта «оперативная пауза», и он уже подумывал
Павлу, погруженному в свои планы, было невдомек, что дядю сжигает затаенная ярость. Всякий раз, когда Василий делал глоток водки или пытался снять напряжение разговором с племянником, его гнев был готов вырваться на свободу. В ходе разговора то выражение лица Павла, то его неуместное словцо рисовали Василию ужас случившейся трагедии и зловещую роль в ней племянника, роль, которую тот отказывался признавать. Легкомыслие и очевидная неспособность парня ощутить вину были для Василия невыносимы. В такие минуты дядя вскакивал и выбегал в другую комнату, не дожевав бутерброд или оборвав себя на полуслове.
На четвертый день Василий велел племяннику принять душ и одеться.
— Мне предстоит вылазка. Ты мне поможешь.
Они забрались в фольксваген, которому было лет двадцать, не меньше. Вентилятор отопления заработал только после крепкого удара дядиного кулака.
На развале спортивных шмоток Василий выхватил две пары парусиновых штанов, три футболки, флисовый джемпер, все это он торопливо прикладывал к Павлу и навскидку решал, годится или нет. Дядя заставил примерить пару треккинговых ботинок, тут Павел заподозрил недоброе и попытался увильнуть. У него не было ни малейшего желания тащиться с дядей в экспедицию. Он хотел только немного отсидеться в тишине, и если дядюшка свалит, то почему бы не назначить в квартире встречу-другую с ростовскими малышками.
— Я с удовольствием буду поливать твои цветочки…
Василий не удостоил племянника ответом. Он был не из тех, кто разводит цветочки. Его взгляд был настолько красноречивым, что Павел перестал сопротивляться: понял, что дядю от него того и гляди стошнит…
Потом они зашли в ближайший универсам, купили провизию на несколько дней: сухари, квас, печень трески, черный чай, копченый сыр, черный хлеб, сало и несколько бутылок водки.
Вернувшись домой, Василий под тоскливым взором племянника вытащил два рюкзака. По мере наполнения рюкзаков планы Павла рушились. Какого черта они будут мотаться по лесам и болотам с лопатой, киркой, котелком и растрепанными картами полувековой давности?
— Ты понесешь палатку, — сообщил Василий, засовывая вглубь рюкзака тяжелый, смотанный рулоном брезент, от которого пахнуло плесенью.
Дядей все больше овладевал странный энтузиазм, а Павел с нарастающей тоской поглядывал на диван, с которым предстояло расстаться. Сердце заныло от грядущих тягот: ночей под открытым небом и мозолей на ногах.
Дядя ободряюще треснул его по затылку, и Павел закашлялся.
— Попробуй поспать, Лис, я разбужу тебя очень рано, нам предстоит славная прогулка. Ты должен быть в форме! На этот раз подвергаться риску будешь ты.
Дядя улегся спать одетым. Павел в темноте видел его открытые глаза, устремленные в потолок. Ни дядя, ни племянник в эту ночь так и не заснули.
В голове Павла брезжили гиблые болота и залитый дождем хмурый осенний подлесок, и он, закинув руки за голову, поймал себя на том, что тоскует по Чертанову. Его беспокоил дядин азарт, и ему было страшно представить, что же его дядя так жаждет откопать.
Глава 15
Авиабаза в Энгельсе,
1942 год
— Что происходит?
На авиабазе творилось что-то непонятное. Все женщины — летчицы, штурманы и механики — взволнованно устремились в большой, служивший столовой зал, где в полном составе собралось высшее руководство. В битком набитом людьми помещении повисла мертвая тишина. Девушки боялись услышать страшные новости. Уж не разгром ли на фронте? Некоторые в тревоге заламывали руки. Только бы все их старания не оказались напрасными, молили они. Только бы у них остался шанс ринуться в бой и проявить себя наилучшим образом. Только бы война еще не закончилась!