Ночная ведьма

Малаваль Шарлин

— Левый борт ушел в почву, хвост относительно носа приподнят. Непохоже, что машина упала при пикировании. В сороковых годах этот район был заболочен, что и могло уберечь кабину, самолет не взорвался. В 1949 году русло реки отвели, этот участок был осушен. Очевидно, со времен вой­ны никто до меня не обнаружил остова самолета, разве что комары, змеи и медведи. Вокруг тьма растительности, огромные деревья и густой покров мха целомудренно скрывают это чудо.

Павел с любопытством прислушивался к сообщению о судьбе останков боевой машины. Вот, оказывается, куда были направлены дядины устремления.

Василий

тем временем отмечал на карте точное местоположение находки. Павла так и подмывало заглянуть в фонарь кабины, и он пополз к нему с великой предосторожностью. Ему хотелось посмотреть на рычаги управления самолета. Павел поплевал на обшлаг куртки и принялся осторожно протирать на стекле небольшой участок. Наконец слой пыли, грязи и плесени стал прозрачнее, образовался круглый глазок. Чтобы заглянуть внутрь, Павел сложил руки козырьком, и все же было слишком темно. Нужно было подсветить телефоном. Павел лихорадочно его включил, проклиная медлительность, с которой телефон возвращался к жизни.

Телефон заверещал, посыпались десятки сообщений. Мелькнуло имя Ирины, ее сообщение капслоком: «ПОМОГИ МНЕ». Он посмотрит позже. Павел осветил внутренность кабины, выронил телефон, завопил и в ужасе отпрянул, будто увидел черта собственной персоной.

— Что с тобой, сынок? — спросил дядя, опускаясь рядом с Павлом на колени.

Павел ткнул пальцем в стекло и проговорил, заикаясь:

— Там… череп!

Глава 21

Авиабаза в Энгельсе,

май 1942 года

— Ура, ура, ура!

Под высокими бетонными сводами бывшего Дома офицеров раскатился боевой казачий клич, голос прозвучал громко и хрипло, почти зловеще. Наступила последняя ночь девушек на учебной авиабазе в Энгельсе, и они были слишком взволнованы, чтобы уснуть. Девушки обсуждали свои назначения, поздравляли друг друга, смеялись и плакали и сначала не обратили внимания на возглас. Те, кто его слышал, были уверены, что это очередная бравада ­кого-то из подвыпивших пилотов мужского полка.

Летчицы собирали свои нехитрые пожитки в наэлектризованной атмосфере возбуждения, в которой таилась ощутимая тревога, готовая вот-вот прорваться. Весной 1942 года фюрер принял ряд решений, способных привести его к победе на Восточном фронте. Гитлер был убежден в превосходстве вермахта, хотя и побаивался, что русские смогут перехватить инициативу и начать наступление. Опасения были небезосновательны. Фашисты планировали операцию «Фредерикус»[8], но советские вой­ска провели наступление за шесть дней до ее начала, пытаясь освободить Барвенково и Харьков и отсечь немецкую армию, рвущуюся к нефтяным месторождениям Грозного и Баку на Кавказе. Когда пилоты авиабазы в Энгельсе наслаждались последними минутами счастья, самолет Гитлера, «Фокке-­Вульф-­Кондор», приземлился в Полтаве, бывшей тогда штабом группы армий «Юг», в тысяче километров от тренировочной базы летчиц. Немецкое наступление под Харьковом, которое послужит прологом сталинградского ада, было неминуемо.

Теплый майский воздух и короткие ночи уже предвещали ужасную жару, которая обрушится на юг страны в июне и июле, будто само солнце старалось раскалить головы, жадные

до пороха и крови.

— Ура, ура, ура! — снова прозвучал голос, будто отзвук стекла, разбившегося на бетонных ступенях широкой лестницы.

Только Аня не участвовала в общем веселье. Она потерпела поражение. Она была обречена летать на маленьком низкоскоростном самолете, с которого начинала. Это было немыслимо: снова сесть в кабину По-2, когда она уже хмелела от скорости и юркости самолетов Сухого и Петлякова, Илов и Яков…

Оксана и Софья смотрели на нее сочувственно. Они понимали тоску подруги. Оксана повторяла:

— Ну давай поговорим с Мариной Расковой. Может, удастся изменить твое назначение…

Аня отказывалась.

— Ура, ура, ура! — без устали чеканил тот же голос.

Женщины столпились у окон спальни и пытались разглядеть в темноте, откуда несутся крики. Не от подъезда и не с верхних этажей, ­кто-то уже выглянул и проверил.

Татьяна вышла во двор и призывно замахала руками, указывая наверх. На краю крыши покачивался солдат, он надрывно кричал, выпятив грудь.

— Это скрипач Алеша, — сказала Татьяна.

Вера бросилась на улицу, Оксана и Галина прыснули со смеху.

Алеша орал все громче, и его наконец услышали. Высокий и широкоплечий скрипач пошатывался, и его истошный крик перекрывал тонкие девичьи голоса, призывавшие его спуститься. Он отвлек будущих летчиц от их предстоящей миссии, от сурового завтрашнего дня.

— Ура, ура, ура! — ревел Алеша, надрывая голосовые связки. Этим же криком солдаты Красной армии, рабочие и крестьяне, приветствовали Сталина, уходя на фронт; тот же крик испускали русские, атакуя наполеоновские вой­ска на Бородинском поле.

Видно, Алеша должен был освободиться от переполнявшего его воинственного духа.

Ветер ударил в лицо Вере, пряди ее волос разлетелись во все стороны. Парень, с которым она весь вечер флиртовала, маячил в двадцати метрах над землей в шатком равновесии.

— Что ты вытворяешь? Спускайся!

Скрипач балансировал на крыше, раскинув руки, чтобы не рухнуть вниз. На лице его сияла странная улыбка, устремленная к горизонту. Увидев Веру, он едва не упал. Девушка в ужасе закричала, но парню удалось удержаться на краю: он опрокинулся на спину, ноги болтались в воздухе, и скрипач зашелся безумным хохотом. Алеша никак не мог остановиться, все смеялся и смеялся, а напуганную Веру этот смех гипнотизировал. Она не сумела бы сказать почему, но скрипач нравился ей все больше.

Появились несколько мужчин, встревоженные шумом. Алеша посмотрел прямо на Веру, словно заглянул в ее голубые глаза, которые так контрастировали с темными кудрями медного отлива, и вдруг умолк, поправил фуражку. На миг все вокруг затихло и успокоилось. Так бывает накануне больших катастроф. Мир застывает в равновесии, которое вот-вот нарушится. Солнце, мерцающее на краю сумрачной бездны.

— Ох, и развезло же тебя от комиссарских ста грамм[9], — насмешливо крикнула Оксана.

Аня удивленно взглянула на подругу, не понимая, как можно смеяться при виде такого жуткого зрелища. Сама она была подавлена болью последних прощаний, всплывавших в памяти. Алеша размахивал металлической флягой с водкой. Он отхлебнул из нее и снова заорал, чтобы не смотреть в лицо своему страху.