Ночной корабль: Стихотворения и письма

Вега Мария

ВОДОПОЙ

Голубело небо, День был голубой… Маленькие зебры Шли на водопой. От хвоста до шейки, Не щадя чернил, Нотные линейки Кто-то им чертил. В озере водица – Брага в ендове! Топали копытца В голубой траве. Молча бы напиться! Только здесь и там Топали копытца, Как глухой там-там. Замечтался кто-то, Ноты позабыв. Разбросала ноты Тень плакучих ив. Солнечный и резвый, Зайчик заплясал. Тремоло, диэзы Золотом вписал. Молча не напиться, Если здесь и там Стал в оркестр проситься Быстрых ног там-там! Черное на белом Как не разглядеть! Полосатым телом Могут зебры петь. Это всё – из неба, Всё – само собой. В зоопарке зебры Шли на водопой. 1975

АТЛАНТИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

Над Атлантическим океаном Иссиня-черная туча шла. Низко

ползла, к воде прилегла, И стал океан стеклянным. На пустом берегу пески, пески, Седина без конца, без края… Чахнут водоросли от тоски, В тропической мгле сгорая. Душный воздух стоит и спит… На зеленой воде стоит Фосфорический мост из семи цветов, Из семи павлиньих хвостов. Я лежу на песке, а вокруг меня, В бархатистой пыли, возня: Осторожно бисер течет, И у ног моих холмик растет, Вырастает крошка-вулкан, Раскрывает черный глазок. Летаргически спит океан, Но проснулся, дыша, песок. Он выталкивает бугорки, Завивает в пыли дымки. В каждом кратере завязь цветка, И встают они из песка. Вот из щелки ползет василек, Пробежал два шага, прилег И с песчинкою заиграл, А за ним, как живой коралл, Покатился, с размером в пятак, Огневой, оранжевый мак. Это крабы к воде спешат И клешнями шуршат, шуршат… Ведь от радуги души звучат Атлантических паучат! Не вскарабкаться крабам слабым На светящуюся дугу. Чем помочь неумелым крабам, Если я сама не могу Ни подняться, ни перейти По мосту, к своему былому? Он лежал через речку к дому, И вели к нему все пути. Из березовых бревен, прост, Шаток был деревенский мост… Далеко расстилались леса И седые поля овса. В овсяных просторах земли Васильки и маки цвели… Гаснет радуга… Ни следа! О мостах, что сломались, забудь… Отсияв, превратилась вода В однотонную серую муть. Крабов нет. Из последних сил Океан их всех погасил. Чахнут водоросли от тоски, В душной пыли сгорая. Атлантические пески. Пустота без конца, без края… 1963 Флорида, США

ЛЯГУШКА

Лягушка в тинистом пруду Соскучилась немало. Хотела проглотить звезду И не поймала. Но был высок, широк прыжок, – Теперь ей не вернуться На тот постылый бережок, Где комары толкутся, Не окунуться в сонный пруд, В его глухую темень. Там караси внизу снуют, Наверх подняться лень им… И ночь прошла. Горит заря. Куда ты, путь далекий? Как два зеленых пузыря, Надулись ветром щеки. Лягушка прыг, лягушка скок, Всю землю огибая. Вдруг перед ней – простор, песок И бездна голубая. Голубизной ослеплена, Пространством без предела, На камень шлепнулась она И вмиг окаменела. К ней долетал глубинный шум Из сине-голубого И, вместе с ним, пришло на ум Подслушанное слово. Кто знает, сколько шалых слов, Над прудом с карасями, Порой бормочет рыболов, Когда сидит часами В зеленом обществе лягух, Как будто спящих сладко? Но у лягух оличный слух, И память, и догадка. В стоячий пруд, в росу, в туман, В кувшинки на трясине Упало слово «океан», И был он синий-синий, Вот этот самый! Не узнать Нельзя его, такого. И повторяется опять Подслушанное слово. Туда уплыть и воду пить, Да только в незнакомом Опасно жить и гнезда вить, Обзаводиться домом… Заквакала, что было сил (Ей показалось – спела!), И кто-то из воды спросил: Что за ква-ква? В чем дело? И вот, над берегом взвилась, Неведомо откуда, Большая рыба – не карась, А просто чудо-юдо, Вся из литого серебра, Не рыба – королева, И плавники, как веера, Раскрыла справа, слева. Лягушка крякнула: – Ква-ква, Ох, пересохло горло! – И заболтала, чуть жива От страха и восторга: – Я вскачь пришла из темных стран. Чего я жду от рыбы? Про океан, про океан Вы рассказать могли бы? Как в океане?.. Там?.. У вас?.. – А рыба и не знала. Тараща на лягушку глаз, Рассеянно сказала: – Про океан?.. Какой такой?.. – В прибой нырнула голубой И под водой пропала. 1974

УКРАИНСКАЯ КУКЛА

Соломенная кукла С колючею косичкой! У этой куклы круглое Соломенное личико. Не платье, – просто лучики От солнца и подсолнуха. Такое платье лучше, Чем из литого золота. Ношу ее, баюкаю, Ищу ей места в доме: Куда деваться кукле Украинской, соломенной? А где-то жнивье желтое, Щетинистые крыши… Соломы шорох шелковый Я столько лет не слышала.. Оксана ты, Оксана, Глаза, как зерна карие! Не тесно ли, не странно ли Тебе и мне в Швейцарии! 1973

КИЕВСКОЙ ДОННЕ

Ганнусе Гончарик

Ты была кудрявым ангеленком, Бегала по Млечному Пути И упала вниз и, став ребенком, Не умеешь Млечный Путь найти. Это неприятно лишь вначале. Присмотревшись, будешь понимать: Прежде облака тебя качали, А теперь укачивает мать. Древний Киев у твоей кроватки Стал на страже детства и готов Снять, в поклоне, золотые шапки Золотых, как солнце, куполов. Заливается в ветвях каштана Украинский, звонкий соловей. Ты не бойся, маленькая Анна, Жизни неожиданной своей. Будет у тебя, в просторах здешних, Намечаться новый звездный путь, Много расцветет ромашек вешних, Только ты о небе не забудь, Только ввысь смотри и будь крылата, Оставайся девочкою той, Что играла запросто когда-то С каждой пролетающей звездой. Ангелятам наверху не странно (Ведь для всех чудес своя пора), Что, расставшись с ними, донна Анна Родилась на берегу Днепра! 1975

ЛИСИЦА И ВОРОНА

Снегом порошится Белый

свет кругом. Снег метет лисица Огненным хвостом. Нечем поживиться, Голодна с утра. И слышит лисица Наверху: «Кра-кра!» Канавка-то Лебяжья, Да нет лебедей… А с крыши Эрмитажа Прямо в ухо ей: Кра-кра! Кра-кра-кра! – Что, лисица, скучно, В басню бы назад… Сыплет с черных сучьев Белый снегопад. Ворона и лисица Решили помириться, И пошли под ручку Прямо в Летний сад. Прямо в Летний сад, К дедушке Крылову. А тот замерз и спит, Перинкою пуховой До глаз прикрыт.

НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ

Обеды и победы, То смотры, то парад. Бывают мор и беды, Но хуже их стократ Буянов-декабристов Неукротимый нрав. Он вреден и неистов, Вне правил и без прав… Да есть еще тот пылкий Арапа внук, пиит, Опасный даже в ссылке… А впрочем, он убит. За ним – другому кара, Хоть вовсе не плохи Опального гусара Кавказские стихи: «В долине Дагестана… Лежал в полдневный зной… В груди дымилась рана…» Но кто тому виной? Промолвил, брови сдвинув И поведя плечом: Его убил Мартынов, Но я-то тут при чем? Жалеть? Щадить? Нелепость! Враги сильны и злы. Трон защищают крепость, Сибирь и кандалы. Так, может быть, и лучше Дуэльной пули свист? Был Лермонтов, поручик… Был Пушкин, лицеист… И это всё зовется «Дворянство» и «оплот»! Он горестно смеется, Кривя надменный рот, И в омуте зеркальном Блуждает мутный взгляд… А в дальнем зале бальном Огни уже горят, Горят, как над трясиной, И он вольется в них… На вате грудь. Лосины. Туман в глазах пустых.

ЧЕТЫРЕ ВЕТРА

Овеян пылью, смугл и зол, С губами, от жары сухими, Восточный ветер к нам привел Других, чтобы сразиться с ними. Насторожившаяся тишь Становится угрюмо-мрачной, И Южный ветер, пьян и рыж, Вступает гневно в бой кулачный. Я ненавижу этих двух, Обнявшихся в смертельной схватке, Протяжный вой, угарный дух И небо, собранное в складки. Но вот, в деревьях трепеща Студеным ливнем, хлынул третий, В лохмотьях серого плаща От Запада бегущий ветер. Он должен двух других задуть И разметать бессильным прахом, Готовя Северному путь Широким водяным размахом. И тот идет. Он стар, суров, Бронею льдов окован крепко… Таким был явлен Саваоф На фреске Феофана Грека. Прислужник Западный прилег, Готовясь к долгому ночлегу, В ущелье гор, в олений лог, Подставив грудь и плечи снегу. Тогда настала тишина, В которой драгоценным кладом Лежат до срока семена, И корни дремлют с ними рядом. И в этой мудрой тишине, Где вьюга мягко зазвенела, Идет, идет в моем окне Любимый ветер, снежно-белый. Он обойдет мой дом вокруг И тихо встанет у порога, – Моих стихов судья и друг С бесстрастными очами Бога. 1971

* * *

Тот, кто взял на себя приказ И принял позор, не дрогнув, Разве не был в тысячу раз Сильнее кротких и добрых. «Ты пойдешь и предашь меня», – Кто другой так властно прикажет? А вдали – языки огня От факелов римской стражи. И готовы тридцать монет – Символическая подачка… Отрешиться?.. Спрятаться?.. Нет. Он пойдет. Ведь нельзя иначе. Предательство, смертный грех, Оправдания не находит… Самый стойкий и верный из всех, Он пойдет. Не на грех, – на подвиг. 1959

ВСТРЕЧА

По вечерам не надо встреч с людьми… Идешь по успокоенной дороге, Не в темноте, – в каком-то темном свете От еле видного, пустого поля… Угадываешь поворот, тропинку, Доверишь ей себя… И вдруг, налево Обрыв. Быть может, пропасть. Не понять. Но неизвестность дышит и доносит Чуть горьковатый запах дыма, хвои: Там, в пустоте, которой нет названья Сгущается и стелется туман. Он напоен всё тем же темным светом, И различимей делается справа Оправленная в дерево решетка. За ней кустарник плотно стиснул ветви, И крыша дома выглядит грибом. Не первым был тот незабытый вечер, И, вероятно, я не раз бродила По краю оседавшего тумана, И крышу замечала, и трубу, – Изогнутый над садом знак вопроса… И все-таки, он первый… И последний: Я никогда туда не возвращусь. Бывают встречи… Не с людьми, не с чем-то, Что хочется и можно потерять, А с концентрацией огромной жизни, Своей и не своей, лицом к туману… Бог знает почему меня влекло Прокрасться ближе, напрягая зренье, И заглянуть. На придорожный камень Я поднялась и руки протянула, И ощупью раздвинула кусты Над оцарапавшей меня оградой. В пролете, между черными ветвями, Виднелся небольшой, невзрачный дом. Дверь на засове. Досками забиты Слепые, перекошенные окна, А на крыльце, прижавшись к косяку Полуживой и отслужившей двери, Зеленая попыхивала искра – Светляк. Единственный в тот странный вечер: Их не было ни по дороге в поле, Ни в воздухе, ни на краю провала, А этот, одиноко полыхая, Улегся в щель, горел и не сгорал. Нет вывода, нет умозаключений, Нет даже романтической печали. Есть только ощущение, – не стыд, – Что я украдкой в чьем-то дневнике Последнюю страницу прочитала И, не дойдя до самой главной строчки, Забросила в кусты… На самом деле Я просто руки отвела. И сразу Обратно хлынув, листья вновь сомкнулись Сплошной, зашелестевшею завесой, И не осталось больше ничего. Слова… Слова… Всё не о том, не то, Всё рядом, над и под невыразимым, Не нашим смыслом вечера и встречи, Забитых окон, мертвого крыльца. Слова, слова… Всё не о том, неточно И слишком осторожно, где-то с краю… А если, вздрогнув, вспомнить светляка, То где их отыскать? В каких глубинах? 1971, Москва