Ночной корабль: Стихотворения и письма

Вега Мария

АМЕРИКАНСКАЯ НОЧЬ

Отгремели автомобили, Отсверкали огни кино. Бродяги давно допили В притонах плохое вино. Торгашу-конкуренту в пику Взрастил финансовый туз Парниковую землянику Величиной с арбуз… Погрузив необъятный хобот В оскверненный им небосвод, Проложил говорящий робот До Венеры бомбопровод. И, отклеив ресницы-спицы От своих смертоносных глаз, Мисс Америка спать ложится В облаках голубых пластмасс…

АМЕРИКАНСКИЙ АПОКАЛИПСИС

Там были огромные, а небо шатром, карусели, Безглазые, серые, а пестрых заплатах дома, Там негры кружились, и черные пасторы пели, И старые девушки чинно сходили с ума. Там были под окнами

жадные руки простерты, И красные гимны звучали началом начал, И, сидя на троне, король Алкоголик Четвертый Атомную бомбу в пеленках на сердце качал. Под вечер вползали туманы в бетонные дебри, Прожектор, шатаясь, прощупывал сонную синь, И в город блудница въезжала на розовой зебре, И звери ревели, и старцы кричали: «Аминь!»

«ЛУНА»-16

Черным туманом клубятся бездонные выси, В черном тумане сбываются звездные сны. Маленький робот, дитя человеческой мысли, В небо взлетел и упал на поверхность Луны. К самому сердцу вчера недоступной Дианы Тихо прильнул, как к цветку приникает пчела, Чтобы в волшебный прибор из открывшейся раны Лунная кровь голубым серебром потекла. В тысячеградусном холоде космоса спали Камни безводных равнин и оскаленных гор. Может быть, искорки стали, как звезды, мерцали?.. Слушал земные приказы волшебный прибор. На чуткой антенне вибрирует музыка воли, Что достигает его по эфирным волнам, Он покидает пустынное белое поле, Он оставляет на нем леденеющий шрам. Снова на землю… Так вот оно, лунное тело, Тайна молекул, из неба пробившийся свет! Как ты стремилась, Земля, как ждала и хотела Слить свою жизнь с неразгаданной тайной планет! Завтрашний день в этой маленькой горсточке почвы. Что в ней таится? Какие открытия в ней? Помните, как улетали в беззвучную ночь вы, О космонавты – колумбы ракет-кораблей! Вы, открыватели надстратосферных америк, Нам ли не снились в начале великих начал Лунная гавань, спокойный серебряный берег И без войны завоеванный лунный причал?

ДЕРЕВО

Дерево, спасибо! Жили мы Вместе очень долго, очень дружно. Познакомились среди зимы. Я давно такой не знала вьюжной, Взвихренной, по-русски снеговой! Синее окно заиндевею, И в него, как человек живой, Дерево высокое смотрело? Всё хотело руку мне подать В белоснежной меховой перчатке. Не дотянет – и начнет играть, Прикрываясь сумерками, в прятки… Прокатилась по горам волна: В стены бил горячий ветер с юга, И нечаянно пришла весна, Так же буйно, как недавно – вьюга. Кто поверит, – был же снегопад, Был морозный, чуть арбузный запах, А сегодня сотнями лампад Засветились почки в черных лапах. Солнцем озаренное насквозь, Дерево рассвета дождалось И спешит зашелестеть листвою, Двум в окне кивая с высоты, Потому что были эти двое С ним четыре месяца на «ты». Нам осталось сутки в этом доме Провести с тобой, зеленый друг! Все уходит прочь из жизни, кроме Памяти, не знающей разлук. Чтоб запечатлеть разлуку ярче, Чтобы улыбнулись мы светло, Дерево раскрыло тайный ларчик, Заповедное свое дупло, И оттуда над росистым лугом Выпал легкий, маленький клубок И пошел носиться круг за кругом И плясать вприсядку ввысь и вбок. Эта белка в серебристой шкурке, Пышный хвост подняв веретеном, Ради нас играла под окном С солнечными зайчиками в жмурки. 1965, Тифенау

ШВЕЙЦАРСКИЕ ГОРЫ

Кто знает имена швейцарских гор? Шрек-Хорн, Рог Ужаса и Финстер-Хорн – Рог Мрака.. В остром клобуке – Монах. Так их прозвал в веках народный страх Направо – Ужас. Мрак стоит налево. А юная, вся розовая Дева, Лежит Юнгфрау а солнечных лучах, С изогнутым бедром Венеры горной, И лыжник – муравей земной и черный – Скользит влюбленно на ее плечах, И три горы дрожат в подземном гневе И, хмуря складки сивых родников, Грозят из-под нависших облаков Своей самозабвенно спящей Деве. Но та, лукавая, других страшней: Притворно неподвижна и невинна, Она хранит опасные лавины Под нежной сетью голубых теней, Распахивает пропасти над снегом И с вкрадчиво ползущею пургой Играет смерть, следя, как тот, другой, Ускоренным себя пьянит разбегом… Я наведу бинокль и в нем увижу Морщины трещин, старый черный лед, Потерянную крошечную лыжу И в небе – опоздавший вертолет Он

не найдет, Так, может быть, и лучше… Летит пурга на снеговых волнах, И засыпают, зарываясь в тучи, Рог ужаса, Рог Мрака и Монах.

* * *

Темно-синие пинии, Синева средиземная… И надземно-подземная Глубина тишины… Темно-синие пинии В тишину включены, И спадают глицинии, Голубые глицинии С раскаленной стены. Словно ветром волнуемо, Море в небо ушло И беззвучными струями По стенам потекло. Зябко движутся линии Переливных теней – Это дышат глицинии На уступах камней, Это пишут глицинии, Ниспадая на мхи, Переливные линии – Голубые стихи.

ДВА РОНДО

1

В долине снов вечерняя заря Позолотила камень алтаря, С которого давно сошли кумиры, А я нашла в траве обломок лиры И плакала, с туманом говоря. Орел, в высотах медленно паря, Слетел на луг, где прятали сатиры Античный мед и розы октября В долине снов. Орлиных крыльев шелест повторяя, На флейтах из морского янтаря Играли круглолицые зефиры, Когда, воспоминанием горя, Моя рука чужой коснулась лиры В долине снов.

2

И тень Сафо пришла издалека. Она – как стебель белого цветка На той меже, где сон уступит яви Когда расстелется в кипящей лаве Пурпурная рассветная река. За ней толпятся мертвые века, Уснул Харон на черной переправе… Но вижу перстень в золотой оправе И тень Сафо. На краткий миг, на всю ли жизнь близка? Быть может, только глянет свысока И растворится в одинокой славе? Но для меня, проснувшейся, легка Струна на лире, что беречь я вправе, И тень Сафо. 1974

ЛЕНИНГРАДУ

И днем и ночью жду я зова, Боюсь от дома отойти. Скажи хоть слово, только слово, Скажи, что я могу прийти! В какой-то час – сегодня, завтра? Быть может, звякнет телефон, Ты позовешь! И безвозвратно Исчезнет долгий черный сон. Отступит горе… Мой любимый, Ты мне вернешь мою Неву, И не во сне, летящем мимо, Увижу я, а наяву, Как после горестной разлуки И безутешных слез моих Мне Летний сад протянет руки Деревьев, с детства дорогих, Как пушкинскою ночью синей Блеснет в окне моем, «светла, Адмиралтейская игла» Сквозь драгоценный русский иней. 25 июля 1975 Берн

ПЕРЕДЕЛКИНО

Я опять на Родине! Поле… Темный бор… Улица Погодина, Голубой забор… Много тропок пройдено Вширь и вдоль земли. К улице Погодина Тропки привели. Золотится кленами Роща над прудом. С четырьмя колоннами Тихий, старый дом… Когда я в комнату вошла, Впервые с ней соприкоснулась, Она мне стала так мила, Что я ей сразу улыбнулась. Я знала – в ней еще живут Другие думы и заботы, За письменным столом, вот тут, Вчера сидел бессонный кто-то… Всех предыдущих знать нельзя, Но к ним, невидимым, вхожу я, И чьи-то тени, как друзья, Во мне встречают не чужую. Дверьми приглушенный, в тиши, Которая так много знает, Здесь рокот пишущих машин В чуть слышном беге не смолкает. Как будто град шуршит в окне, Катая легкие дробинки, И новый стих летит ко мне От каждой прошуршавшей льдинки. Дневной за рощей гаснет свет, Ей к ночи дышится свободней… В столовой скажет мой сосед: «Легко работалось сегодня!» Мне тоже! Я в стране другой Так не дышу. Мне воздух нужен, Вот этот воздух дорогой, Который со стихами дружен, И вечер в облаке седом, Осенний вечер Подмосковья, И этот старый, тихий дом, Где Слово рождено любовью. На рассвете изморозь, Осторожный хруст: Отряхнулась изгородь, Отряхнулся куст. Покачнулась яблоня, Разроняв плоды. Колет пальцы зяблые Холодок воды… А в леса окружные Бросили гудки Поезда, ненужные, Как черновики. Много тропок пройдено, К новым не спешу. Я с тобою, Родина, Всей душой дышу.