Ночной корабль: Стихотворения и письма

Вега Мария

ОКНА

Закат исчез. Испепелилось пламя, И от неузнаваемой земли Дома уходят, словно корабли, Звеня антенн воздушными снастями. Что делать городу, где нет домов? Куда деваться сотням тысяч улиц? И улицы качнулись, потянулись На волю из панельных берегов. Но и панели, соскользнув, уплыли В потоке разливающейся мглы, И фонари, впотьмах ища углы, Которых нет, себя зажечь забыли. Что делать городу, где ничего Не остается, даже привидений? Ведь он уже не город, – тень от тени, Не помнящей названья своего. Но в том, что было городскою ночью, Беззвучно шевелилась тишина, И черного овечьего руна По ней ползли разрозненные клочья, Потом слились громадою сплошной, И воздуха последнего не стало, Как будто шерстяные одеяла Стояли неразрывною стеной. Не подчинясь, висело каплей света Мое невероятное окно. Возможно, было и еще одно, Чудесно сохранившееся где-то? Они не зашатались, не ушли За отступившим в дали караваном, Но были оба спрятаны туманом И знак подать друг другу не могли. А

на рассвете, важным занят делом, Вернулся город, сам себя сложив, Блестит на солнце, радуясь, что жив И безупречно восстановлен в целом. Как разыскать окно среди других? То самое, что, не светя, светилось? Оно с толпой других объединилось, Таких же безразличных и пустых. Отметинку бы, знак!.. Но, безответен, Воскресший город заглушает зов, И я иду, иду среди домов, Не находя ни знаков, ни отметин. 1971

ЛИСТ

Крепчает ветер. Рыщет, ищет, Чего бы натворить спьяна. Поднялся, взмыл – и сад расчищен, И роща вмиг оголена. Передохнув, идет на приступ Других деревьев, в дол и лес. Сообщник листьев, он неистов, Разбойник и головорез. Но я полет листа на волю, Наверно, как никто, приму: Ведь если проживет не боле Коротких суток, что ему? Как надоело быть зеленым, С другими заплетенным в сеть, Березам угождать и кленам, И шелестеть, и шелестеть. Полгода? Или полстолетья? Что помнит он? Как различит? Он знает ветви, ветви, ветви И, в зной оцепенев, молчит. Лишь утомленный монотонным Зеленым пленом, он едва Поймет, что сделался червонным Для смерти или торжества. А ветер ветви гнет, ломая, Шумит крыло, и посвист рьян. Умчись, сорвавшаяся стая, В его осенний ураган! И вот, не скован, не привязан И больше не томим мечтой, Лист в золотую радость разом Влетает птицей золотой.

* * *

Перегореть, перестрадать, прожить Черту кривую, Взломанный зигзаг, И в памяти сложить Огромную любовь и боль, всегда живую, И солнце счастья, и полночный мрак… И вдруг увидеть, даже не скорбя, – Чуть отойдя, В каком-то сдвиге, Что всё – не так… Что ты читаешь в книге Чужой рассказ, в котором нет тебя…

КАВКАЗ

(Вступление к «Аттиле»)

Он встретил, как встретить ему полагалось. Не дружба, не служба, не верность, не жалость. Одно только слово: Кавказ! Он встретил потерянных, нас (Мы думали; спас!). Нам горы раскрыли косматые бурки, Из складок ущелий Мы видели в щели Огромные звезды, игравшие в жмурки… Он, верный адатам, Три года сиял театральным закатом, Он вышел на сцену с кинжалом, С шакалом, обвалом и шквалом, С рубиново-алым Гранатом И с сине-зеленым, девятым (По Айвазовскому) валом. Летевшим из Черного моря… И горы, и голод, и горе, И скользкие, в пропасть, дороги, И тур круторогий Под елью. Плясавший лезгинку с метелью, И терпкое, злое вино, – Всё щедро нам было дано. Потом декораций не стало… И он отвернулся устало От ветхой своей бутафории, Еще полыхающей в блеске, Смахнул нас, как пепел, с черкески, И выбросил в Черное море, Туманы над ним закурив И княжески нас одарив Прощальной кавказскою розой, – Горячкою сыпнотифозной…

ГРУЗИЯ

Над рекой, у пустого берега, Развалины спят в траве. Что, река, тебе прошлым вверено О паденьях и торжестве? Бездумно и успокоенно Ты катишь воды свои, А в них отражались воины, Знамена, орлы, цари… Сверкали мечи неистово, И кружились в дыму щиты, И рати вползали приступом На каменные мосты. Расскажи про века минувшие, Про Тамару в белой чадре, Что, спальню покинув душную, Купаться шла на заре. И в твоем уловлю я шелесте, На могильные глядя мхи, Много тихой, свирельной прелести, Из которой сложу стихи… К пустому берегу призраки, Караванами облаков, Начинали стекаться издали, От реки ожидая слов. Но, мелким играя жемчугом, Забавляясь лунным лучом, Она болтала, как женщина, Сама не зная о чем.

* * *

И. А. Бунину

Никого, кому рассказать бы О затишье русской усадьбы, О том, как соломой прелой И яблоком пахнет двор, О том, как под вечер бор От холода – сизо-белый, Как детский крокетный шар На рыхлом песке ночует, Как мурлыкает самовар И дальнего гостя чует, Как прохладен полог из ситца, Под которым всю ночь не спится!

ЗЕМЛЯ ДЕТСТВА

Когда я вспоминаю землю детства, Для дедов и отцов уже не ту, Уже больную, – для меня же – сказку, Во всем очарованьи новизны, Я неизменно вижу берег моря, И маленькую розовую дачу, И отблеск волн на каменном крыльце. Когда я вспоминаю землю детства, Я вижу три неповторимых чуда: Ракушки с парусами, Млечный Путь И радужные цепи бриллиантов, Которые от весел льются в ночь… Ракушки продвигались легкой стайкой Вдоль розоватой полосы прибоя, Поставив парус по теченью ветра, И, если лечь щекою на песок, На уровне игрушечной армады, Покажется: идут на горизонте, В лилово-розовых закатных далях, Огромные, в полнеба, корабли. А ночью, где-то в воздухе, беззвучно, Как черный лебедь, проплывала лодка. Рука невидимая поднимала И опускала медленно весло, И вдоль весла стекали бриллианты В глубокий мрак… И третьим чудом был Гигантский звездный хвост, раскрытый в небе И

отраженный спящею водой… О биллионы, триллионы точек. Пыль белых искр внизу и наверху. А между ними маленькая дача (Так одиноко, так волшебно-тихо), Где детское взволнованное сердце От счастья плачет… Люди говорят Об изменениях земного шара: Оттаивает Север… Пылкий Юг Похолодел… И прежних нет зверей, И рыбы мрут в отравленных озерах. Леса уходят, уступив дорогу Бульдозерам, заводам, небоскребам. И в лисьих норах гибнут лисенята, Захлебываясь нефтью… Я сама Живу, как все, в безвыходном «Сегодня», И жить хочу. Но если кто-то скажет, Что вывелись моллюски с парусами, Что навсегда исчезли бриллианты Полночных черноморских инфузорий, Что в сторону давно ушла земля От дома детства, и над Черным морем Нет Млечного Пути, что он лежит В пространстве, над неведомой планетой, И ночь теперь, по-новому красива, Сверкает электрическим огнем Из тысяч тысяч одноглазых окон Чудовищных, в полнеба, белых кубов, Я не дослушаю… Мне слишком странно… Мне кажется, – дослушав, я умру… 1971, Переделкино

ЛУНА

Бетховен и Шуман, – Сверканье и лед… О, кем он задуман, Безумный полет? Диана, Селена, Лампада веков. Жемчужная пена, Холмы облаков. Селена, Диана – Ее имена. Сквозь волны тумана – Луна. О девственных лунах Соната, сонет. Алмазный на струнах, Мерцающий свет… Разрушив былое, Свистя и глумясь, Ракета стрелою Взвилась. Размерен и точен Ракетный парад. Колючих пощечин Удушливый град, И смрадною ватой Окутанный вмиг, От оспин щербатый, Померкший лик… Всё это не бредни, Не к ночи рассказ! Еще не последний, Луна, твой час. Есть время! Бескрайны На небе пути, Чтоб тихо и тайно Уйти К иным горизонтам, К созвездьям иным, И будет твой сон там Ненарушим. В углу потаенном, От нас далека, Будь только зеленым Огнем светляка. Вдали сиротливо Горит изумруд… Приливы, отливы Умрут, Лунатик устало Падет на кровать: Луна перестала Сиять… Когда-то, когда-то, – Как страшно давно, — Для Лунной сонаты, Летевшей в окно, Расколота в мире На тысячи лун, Была зажжена ты… Для Лунной сонаты… А что, если завтра?.. Кто знает… Кто знал… Придумает Автор Удачный финал, – Какой-нибудь атом, Чтоб выдержать стиль?.. Плеснет над закатом Легчайшая пыль… Пусть он и рассудит, А мы не могли, Но нет и не будет Сгоревшей земли. Когда-то плыла ведь Среди облаков! Что вынет прапамять Из мертвых веков?.. И в огненной, синей, Пустой тишине, Вдруг – несколько линий (Так плачут во сне): Над кровлею плоской Сухая лоза… Венеры Милосской Слепые глаза…

ЕЩЕ О ЛУНЕ

Может быть, в двадцать первом веке Будет много новых затей. Народятся сверх-человеки, На луне наплодят детей. Для детей понастроят школы, Для больших откроют шинки, И потянутся ледоколы Вдоль какой-нибудь Лунь-реки. Может быть, нашу землю сразу (Для чего старый хлам беречь?) Превратят в атомную базу, Чтобы звезды другие сжечь. Может быть, через стратосферу Отвезут, под самый конец, На Юпитер или Венеру Ватикан и Зимний дворец… Всё возможно… И очень скучно! Но скучнейшее допустив, У меня в душе однозвучно Повторяется лейт-мотив: По земному, пустому лику, Где последний город смели, Разбежались вольно и дико Только рощи да ковыли. Над болотною топью боры Наклонили сквозную тень, В голубые лесные озера Опускает глаза олень… Чередуются зимы и весны, Чередуются снег и град, И по-прежнему рубит сосны Чудом спасшийся, — мой ли брат? Он упрямо скрывался в ямах, Зарывал под курганы кладь. До юпитеров этих самых Ему вовек не достать. И не надо! Он беспечален, Первобытные сны легки. Вход в жилище бревном завален, Стерегут его светляки. Из медвежьей выйдя берлоги, Он весной, в молодых полях Проложит простые дороги, С дождевой водой в колеях. А когда поползут туманы, Синим кутая вечера, Заблестят посреди поляны Космы пляшущего костра. Отразит глубокое небо Золотого огня волну… Теплый запах смолы и хлеба Донесется ли на луну? Если да, – быть второму чуду: Прекратив межпланетный бег, Метеором слетит оттуда На земную грудь человек: Первый беженец! – Всё изучено, Всё наскучило, всё на слом! Почитать бы мне снова Тютчева При свече, над простым столом, Побродить лугами несжатыми, Раздвигая рукой ковыль, И забыть навсегда об атоме, Рассыпающем душу в пыль… А ночами, над побережьями, Где лежит в воде тишина, Снова видеть, как светит прежняя Незапятнанная луна.

* * *

Каменное безветрие, Воздух острей ножа, Черная геометрия Мертвого чертежа. Тусклыми негативами Стали стволы берез. Туго, жгутами сивыми Ветви скрутил мороз. Что это за безвременье! Или, сойдя с ума, Переодевшись теменью, Выпила снег зима? 1970

* * *