Ноги в поле, голова на воле
Шрифт:
Ясными вечерами слышался и отрывистый, резкий лай лисиц: ав-ав-ав!
— Лает на луну, думает, это погача и ее можно съесть! — давал научное толкование лисьему лаю Икан. — Я бы и сам полаял, если бы знал, что она мне в руки свалится.
Однажды дед и моя мать застали нас с Иканом за тем, как мы, вернувшись в полночь с прялок, залезли на нашу совместную кровать. (А надо вам сказать, что с тех пор, как у Икана родился брат, он переселился спать в мою постель.)
— Ну подождите же, бродяги вы этакие, вот возьму да припрячу вашу обувку,
Долго ждать обещанного нам не пришлось.
С тех пор взрослые по вечерам регулярно забирали наши опанки и носки и прятали под дедову кровать. На всякий случай дед отбирал еще у Ильки и его штаны из конопляной холстины и закладывал их под свой набитый сеном тюфяк.
— Надо полагать, без штанов он на прялки не сбежит, постесняется! — уповал на свою уловку дед.
В первые дни Илькиного переселения на мою кровать нам было очень занятно спать вместе. Мы лежали с ним валетом, головами в разные стороны. Так нам было удобнее.
Вот дрыгнет Илька ночью ногой и прямиком мне в челюсть заедет. Я с испугу хватаю его за ногу и отчаянно впиваюсь в палец зубами.
— Ой-ой-ой! Змея! — вопит Икан и вскакивает на ноги, я за ним, и вот мы уже вцепились друг в друга, и начинается потасовка с громкими криками и визгом.
— Ага, попался! — верещу я.
— Ага, держи его! — вопит Икан.
Но вскоре мы привыкли ночевать в одной кровати, и в темноте, под одеялом, постоянно о чем-то договаривались и шептались.
Лежим мы как-то вечером и гадаем, как бы нам на прялки сбежать. На дальнем краю села намечалось большое гулянье, Славко Араб тоже непременно собирался там быть. А уж раз Славко Араб там будет, значит, и нам любой ценой надо туда попасть.
— Из дому мы как-нибудь выскользнем, когда все заснут, — говорю я. — А вот опанки из-под дедовой кровати нам не удастся достать, у деда чуткий сон.
— Можно и без опанок, — видно, уже осенила какая-то идея Икана.
— А как?
— Очень просто, — отвечает он. — Я вот что придумал: сначала я побегу по снегу босым и понесу тебя на закорках, а когда ноги у меня совсем окоченеют, ты спешишься и понесешь меня на закорках, пока не замерзнешь. Так попеременке друг на друге верхом мы и доберемся до прялок. Ну как, здорово я придумал?
— А как же быть с твоими штанами? Ведь дед их тоже спрятал!
— Надену цыганские шаровары. Вон они в кухне на гвозде висят.
Когда все в доме заснули, мы потихоньку прокрались во двор. Взгромоздился я Икану на спину, и он припустился трусцой, как рысак. Все шло отлично, пока его не угораздило споткнуться об пригнутую снегом к земле ветку. Вжик! — и я врезался головой в какие-то снежные дебри, с перепугу обеими руками ухватился за сук и так на нем и повис. Икан сгоряча промчался еще несколько шагов и воткнулся в сугроб. Полежал, поднялся и стал меня звать:
— Эй, ты? Где ты там спешился?
— Вот он я, вишу на ореховом суке, чтоб тебе пусто было!
— А что ты там позабыл, ведь
— Да вот зацепился и никак не отцеплюсь.
Наконец я все-таки спрыгнул, оба мы кое-как отряхнулись. Икан меня оседлал, и я поскакал узкой стежкой к повороту. На повороте ветер наметал глубокий снежный сугроб, и я с разбегу так прямиком в него и угодил, а несчастный Илька, кубарем перелетев через меня, зарылся в сугроб с головой, точно в воду нырнул.
Я принялся руками разгребать пушистый снег и рванул Икана на себя.
— Илька, ты живой?
— Чуточку еще живой. Подставляй быстрее спину, я на тебя верхом вскочу.
И снова пускаемся мы узкой стежкой, падаем и кувыркаемся в снегу, пока наконец не добираемся до того дома, где собирались пряхи. А тут в довершение ко всему на нас набрасывается недремлющий дворовый Шарик, и мы, спасаясь от него, вваливаемся в веселое общество.
— Принимайте скакуна и наездника!
От неожиданности и смеха пряхи чуть на пол со скамей не попадали. Поскорее освобождают нам место у печки и поят горячим молоком, чтобы мы хорошенько прогрелись.
— Вот это так настоящие пряхи! — гремит из угла голос Джурача Карабардаковича. — Я в детстве был точно таким же. Как-то раз выкрал отцовского коня и удрал на нем ни мало ни много, как в другое село на посиделки.
Мы с Иканом значительно переглядываемся. И как это нам в голову не пришло вывести потихоньку наших коней?! Вместо того чтобы от нечего делать переминаться в стойле с ноги на ногу, они бы мигом нас домчали на посиделки.
Возвращаемся мы так же, как и пришли: за неимением коней друг на друге верхом, вприпрыжку трусим по тропе, скользим, зарываемся в снег.
Какие же это были восхитительные годы! Сколько воды утекло с той поры, а я все твержу про себя, когда с первыми холодами начинаю хлюпать носом:
— Чихай, чихай, гуляка незадачливый! Раньше небось так ты по снегу босым на посиделки из дому сбегал, и ничего с тобой не было, а теперь, видите ли, уже и простудиться успел! Прошли твои времена, прошли те бессмертные дни и никогда не повторятся больше! Никогда, старый плут, птица ночная!
27
Какое же это было прекрасное утро, когда выпадал первый снег! С какой радостью неслись мы в то утро в школу!
Прежде всего со стороны рашетовского дома в чистом морозном воздухе разносился звонкий клич:
— Ату, вон она, держи ее, бешеную!
— Держи, не отпускай, кумовья, — бодро подхватывал Икета этот клич, выносясь со двора и взмывая тучу снежной пыли.
— Сюда давай, кум Икета! — вопили Рашеты. — У нас снег выпал!
— И у нас тоже! Ого-го, держи ее за хвост, покуда я не подоспею! — отвечал Илька, словно гнался за самим дьяволом.