Норковая Шуба

Дивицкая Соня

– А это зачем? – спросила Люся. – Ты понимаешь, что это вредно? Ты знаешь, сколько тут побочных эффектов!

Из детской выбежал ребенок. Он только что проснулся и выскочил к отцу из своей кроватки, вспотевший, босиком, в короткой майке… Ребенок поднялся на цыпочках, потянулся, чтобы Вася взял его на руки. Так было каждый день, когда Вася возвращался с работы: сын выбегал на голос встречать отца, отец брал на руки… Но в этот раз не взял. Вася спешил, сантименты разводить было некогда.

Он забрал свой пакет, секунду замешкавшись, выложил на тумбочку что-то детское,

в баночках. Там же, на тумбочке, лежали ключи от машины, которую Вася подарил жене. От удивления шустрая Люся не успела схватить брелок, она не могла поверить, что Вася уедет на ее авто.

Она выбежала на балкон посмотреть, чем закончится этот спектакль. Вася спустился к машине, дверцу открыл, но за руль все никак не садился. Ему позвонили, и он отвечал раздраженно и быстро:

– Скоро! Сейчас, я сказал! Все! Не беси меня, Масяня! Я еду.

Стамбульский папа

Держите меня, ничего не могу с собой поделать – люблю я толстых, маленьких и лысых. И чтоб глаза большие черные, а брюшко чтоб пушистое. И чтобы они мяукали, мяукали, мяукали… Мужчины-коты мне нравятся. Да, и нос должен быть длинным. Неважно, чей это будет нос, еврейский или грузинский, в данный момент меня интересует один турецкий нос. Только он заболел, к сожалению, у него температура и насморк. Вчера вернулся из России, вот у нас-то его и просквозило.

1

Господин Ахмет прикатил на свою фабрику в отвратительном настроении.

Как только он вышел из машины, старый охранник сразу это заметил: «Злой как шайтан». Догадаться легко, господин Ахмет запарковался нервно, резко завернул на свое место и остановился в одном сантиметре от высокого железного забора. А над забором – огромные золотые буквы. Перевести с турецкого мне сложно. «Плавильные печки. Серьезная фирма», примерно так это звучит по-русски.

Охранник поднял шлагбаум и вышел из своей каморры. Шефу он поклонился и улыбочку зафиксировал.

– День добрый, Ахмет Бей.

Хозяин не ответил. Упулился в носы своих ботинок и протопал мимо. Охранник дождался, пока Ахмет Бей скроется за железными воротами цеха, и закрыл проезд.

– Вот они, деньги-то, что с людьми делают, – старый турок был огорчен. – Раньше-то было со всеми за руку здоровался. Да остановится, да спросит, как дети, как жена, как овцы твои…

Чтобы попасть к себе в офис, господин Ахмет должен пройти через цех. Пятнадцать лет назад, когда вся эта фабрика только строилась, каждое утро рабочие выходили из-за станков навстречу хозяину, поздороваться. И каждому Ахмет Бей успевал пожать руку. Это был ежедневный ритуал, старая команда к нему привыкла. И сейчас тоже все хотят услышать командирское слово. Ахмет понимает, людям мало того, что ты им платишь, людям надо, чтобы ты их еще развлекал и воспитывал при необходимости.

«Братья мусульмане! – вот как раньше Ахмет говорил. – Снилось мне – мы порвем этих америкосов!»

И ведь в руку были все его сны. Из простого инженера американской фирмы Ахмет превратился в ее конкурента. «Степ бай степ» или, если по-турецки,

«корак по корак» – так он объяснял свое восхождение к успеху. Кажется, просто, шаг за шагом, да только не каждый сможет догнать Ахмета, слишком уж бойко стучат по асфальту его каблуки, как многие амбициозные коротышки, он шьет себе ботинки на заказ, и обязательно с высоким каблуком.

Годы прошли, народу на фабрике прибавилось, и теперь ему некогда с каждым здороваться за руку. Кивнет мимоходом – и то хорошо. А народ обижается, людям, оказывается, не хватает крепкой лапы.

А нечего на шефа обижаться! Вот взял бы он сам, этот старый охранник, сел и подумал: если Ахмет Бей начнет с каждым раскланиваться, когда он к себе в кабинет доберется? К обеду, не раньше.

Господин Ахмет щелкает каблуками по цементному полу, пальтишко на ходу расстегивает, а рабочие косятся на него из-за станков. Думают, «шеф возгордился, шеф зажрался, шеф забыл заплатить своим людям новогоднюю премию». Припоминают Ахмету новую виллу на озере. Да, да… Припоминают.

А он-то бедный, с температурой, носом шмыгает… Песню свою вечную, самую грустную поет: «Никто меня не любит! Никому я не нужен! Всем нужны мои деньги! Только деньги!»

В стеклянную дверь секретарша увидела, как приближается этот маленький танк, и построилась.

– Отправь водителя в аптеку, – просипел Ахмет Бей. – Я простудился.

Без лишних любезностей он прошел к себе в кабинет и за дверью громко чихнул.

А какой у него кабинет! Вид на горы, на снежные вершины, на облака… Главный фасад офиса стеклянный, витражи тонированы синим, тонировка делает еще более глубоким небесный оттенок. Две горные макушки, белые от снега, сверкают в ясный день. Да и не в ясный тут неплохо. Если собираются тучи, господин Ахмет видит, как они сползают с гор, как они клубятся и темнеют, а все прелести промзоны, грохот металла, дорожная пыль, все это остается внизу.

Десять лет назад, когда еще не было никаких витражей, а только бетонные перекрытия стояли посредине стройплощадки, господин Ахмет… впрочем, тогда он не был еще господином… так вот, Ахмет затащил сюда наверх свою любимую русскую женщину и показал ей снежные вершины.

– Смешной ты человек, – она ему ответила. – Хочешь удивить русскую женщину снегом. Я вообще-то из холодной страны, ты бы меня лучше морем удивил.

– Что желаешь, дорогая? – Ахмет спросил великодушно. – Все сделаю для тебя.

– Квартиру в Анталии. Широкий балкон, цветочки, на крыше бассейн…

– Будет, – Ахмет обещал. – Со мной у тебя все будет. И балкон, и бассейн у тебя будет, и цветочки. Построю фабрику – и будет у тебя квартира в Анталии!

Восточная хитрость была проста: обещай женщине все, что она захочет. Все, что ни просит – обещай, пусть мечтает. Когда говоришь женщине «да», она уже получает удовольствие и привязывается к тебе своими мечтами. Так что Ахмет не обманывал, он обещал.

А что такого? Разве кто-то не понимает, что только сказка быстро сказывается? Десять лет, не меньше, нужно потратить, чтобы организовать себе такой светлый воздушный кабинетик.