Норвежская новелла XIX–XX веков

Брингсвярд Тур Оге

И все равно — как ни послушна была Эллен Хелене, а своей судьбы она не миновала. Отбила у нее Рейерсена Якобина, горячая и резвая, как жеребенок, она работала у Рейерсена сушильщицей, ни у кого работа не спорилась так весело, как у нее. Так с какой же стати этакий молодец, как Рейерсен с «Южной звезды», вечно будет водиться с постылой Эллен Хелене, а на других и посмотреть не смей? Как пришла осенью пора грузить рыбу, на шхуне оказалась одна только Якобина, и ей доставались от шкипера подарки, а когда ей пора было уезжать, то он послал двух матросов отвезти ее на берег. Впрочем,

в здешних местах говорят не «грузить рыбу», а «уминать».

Большего сраму для Эллен Хелене и придумать было нельзя. Ее отец Йенс Ульсен попробовал постращать знаменитого шкипера за такие фокусы — махать перед ним кулаками, приставать с невежливыми вопросами. Но с Рейерсеном тогда тоже шутки были плохи, на кулак и он отвечал кулаком: если ты думаешь связаться со мной, голубчик Йенс Ульсен, то смотри — не поздоровится тебе от шкипера «Южной звезды» Рейерсена.

Впрочем, и Якобина не надолго сумела приворожить непостоянное сердце шкипера Рейерсена. Была такая же ночь, как сегодня, тихая, ясная, он сидит на палубе и вдруг слышит вдали плеск весел. В лодке плыла девушка, возвращаясь со сбора яиц.

— Эй, в лодке! — окликнул Рейерсен.

Она подняла весла и прислушалась.

— Причаливай сюда, голубушка, — сказал он.

— Вы, поди, решили, что тут ваша милая, а я не ваша милая, — раздалось с лодки.

— Я знаю тебя, — ответил Рейерсен. — Что у — тебя там в лодке — яйца?

Лодка подплыла ближе.

— Да. Если вам надо яичек, так могу вам дать, — сказала девушка.

Но на это Рейерсен уже ничего не ответил, а прямо спрыгнул в шлюпку за кормой, а оттуда к ней в лодку.

— Небось знаешь Рейерсена-то, — сказал он.

Он отобрал у нее весла и стал грести к лодочным сараям. Нигде не видно было ни души, ночь была теплая, скрытная.

— Давай уж уберем заодно лодку в сарай, — сказал Рейерсен, когда они доплыли до берега.

А девушка ответила:

— Какой вы услужливый…

Но убрать лодку в сарай он предложил неспроста, на то у него были свои соображения. Ах ты разбойник ты этакий, Рейерсен! Какие там у тебя соображения, а она девчонка несмышленая, не страшно ей ночью темного сарая.

А когда расставались, она его только и спросила:

— На чем вы на шхуну-то теперь доберетесь?

— Я и вплавь могу, — ответил Рейерсен.

И с этими словами вошел в воду.

Девушку звали Паулина…

Ох, раскидало теперь всех его подружек по белу свету, одна померла, другая в Америке, третья замужем. А от самого Рейерсена, можно сказать, воспоминание одно осталось. Паулина так и осталась жить в Вогене, но с тех пор как она несколько лет назад одного глаза лишилась, окривела, она вдруг «прозрела», и теперь ни до чего мирского ей дела нет. Вот чем оно, бывает, кончается на свете. А у Рейерсена дело кончилось тем, что в Офотене у него жена и пятеро детей…

Был уже час ночи. Скоро начнут просыпаться морские птицы. Рейерсен громко зевнул и, запрокинув голову, поглядел на небо.

Пожалуй, лучше всего лечь спать — умотался он, износился, его теперь дело стариковское, куда уж там. Завтра надо приниматься рыбу чистить, на шхуну соберется

народ — мужчины, женщины в моряцких сапогах, в брезентовой одежде, будут среди них и девушки, с веснушками, с веселыми мордашками, Евины дочери, уж Рейерсен-то знает их.

И отец семейства с поседевшей головой потихоньку покосился на компас, чтобы увидеть свое отражение, а затем поплелся в каюту — в тесную, вонючую конуру — и лег спать.

Рано поутру подплывают к шхуне лодки, Рейерсен по-хозяйски расхаживает взад и вперед по палубе, одетый в лучший костюм, на животе искусно сплетенная из волос цепочка для часов. Нужны тут работники? А как же — нужны! Стали рядиться о цене. И тут же они к нему — со своими условиями. Скверный обычай завели с некоторых пор рыбаки — торговаться. Это с Рейерсеном-то! Надо же — требуют с него на шесть шиллингов больше, чем он сам предлагает. Новую моду выдумали. Эх, нету прежнего уважения к Рейерсену с «Южной звезды»! Идут годы, времена меняются, и вот уже капитаны почтовых пароходов своими золотыми пуговицами затмили Рейерсена.

Он выставил гостям угощение — водки и пряников, те сказали спасибо, выпили. Он щипал за бока девушек, те от него с хохотом отмахивались, дерзко заглядывали в оконце каюты и вообще вольничали. Ну так как — может, подумавши, он накинет по шесть шиллингов?

Тут шкипера такая досада разобрала, что он решил с ними не цацкаться. Он ушел на корму, стал у штурвала — тут его место, тут он начальник. Все будет по-старому, точь-в-точь как в прежние времена. А ну-ка, люди добрые, хотите вы на чистке рыбы работать? Рыбаки с удивлением отвечают, что да. Ладно! — говорит им Рейерсен, — будет вам столько-то за сотню. Давайте сюда лодки и отсчитывайте. И дело с концом!

Однако так, как в старые времена, не вышло, рыбаки тоже цацкаться не стали и полезли в лодки. Когда они отчалили и поплыли к берегу, шкиперу пришлось уступить и согласиться на их цену.

— Дам я вам шесть шиллингов, и катитесь вы ко всем чертям!

Лодки снова причалили, трюм «Южной звезды» открыли и мокрую рыбу стали выбрасывать из трюма. Работа шла день, два, с перерывами только на еду и на сон. На сушилке кишел народ, одни чистили рыбу, другие подносили ее, третьи укладывали на склоне горы для вяления. Шли часы, и трюм пустел, борта шхуны все выше поднимались из воды, под конец весь нос выступил над водою и только киль оставался внизу. «Южная звезда» закачалась, она была пуста.

Для шкипера Рейерсена начались спокойные дни. Поставив матросов чистить и красить шхуну сверху донизу, он сам проводил время на берегу, слонялся среди работников, засунув руки в карманы, шутил с девушками. Только с Паулиной он не связывался: ей теперь уж под сорок и такой богомольной стала, что лишнего слова не скажет; но если поведение Рейерсена, на ее взгляд, делалось слишком уж легкомысленным, она единственным оставшимся глазом посылала ему немой укор. Так проходили неделя за неделей, Рейерсен ни от кого ничего не мог добиться, подвели годы, местные парни одержали верх. «Ох уж вы!» — говорили девушки, когда он к ним подкатывался. И это «ох уж вы!» означало «отвяжись!»