Норвежская новелла XIX–XX веков
Шрифт:
В эту зиму она часто бывала вместе с Эдвардом, им было весело и хорошо вдвоем. Эдвард был славный парень, он очень полюбился ей. Вечером она засыпала с мыслями о нем, по утрам, просыпаясь, сразу же о нем вспоминала, и на душе у нее становилось радостно. Недаром ведь говорится: надо, чтобы человеку было о ком думать.
Но после рождества радость ее пошла на убыль. Стал блекнуть яркий румянец, который цвел на щеках Хельги, несмотря на спертый фабричный воздух и ночные смены. А когда запахло весной, она снова стала уноситься мыслями далеко отсюда и часто целыми ночами лежала без сна, терзаемая
Днем, на фабрике, Лина бросала на нее пытливые взгляды. И однажды после обеда, когда Хельга не ответила на ее вопрос, Лина подошла к ней и спросила:
— Ну как? Собираешься ехать?
Хельга вставляла новую бобину.
— Ехать? — переспросила она. — Господь с тобой, Лина! Будто ты мое положение не знаешь! Ну, куда я сейчас поеду? Придется малость повременить. Да оно и не к спеху, лето еще впереди.
Лина отвернулась, скрывая горькую усмешку.
Этой осенью Хельга и Эдвард поженились.
Шли годы.
Хельга и Эдвард трудились, не щадя себя. Нередко они чувствовали, что вконец выбились из сил, но они были вместе, делили пополам и горе и радость, а это помогает вынести многое.
В первые годы после замужества Хельга не работала на фабрике. Но когда старшая девочка подросла и смогла уже приглядывать за малышами, Хельга вернулась в прядильный цех.
Теперь вместе с мужем они зарабатывали побольше, купили кое-что в дом, приоделись.
Но Хельга так и не смогла привыкнуть к городу. Каждую весну на нее нападала тоска, и когда это случалось, ей становились постылы и муж, и дети, и фабрика. Она замыкалась в себе и ходила как в воду опущенная. И Эдвард, бывало, долго бился с ней, пока ему удавалось образумить ее.
Как-то весной тоска одолевала ее сильнее обычного и долго не отпускала.
Эдвард пробовал повлиять на нее и лаской и строгостью, но ничто не помогало. Тогда он отступился от нее и стал думать, чем помочь горю. Он ломал голову несколько дней и наконец нашел выход.
Она уедет в деревню, по которой так тоскует и где жизнь кажется ей раем. Но уедет не одна. Они отправятся к ней на родину все вместе — он, она и дети. Они оба будут трудиться на фабрике до седьмого пота, не станут больше ничего покупать в дом, а будут все только копить и копить. Каждую неделю будут откладывать в банк по нескольку крон, урежут себя в еде насколько возможно. И когда через несколько лет у них соберется две-три сотни, они уедут в те места, куда ее так тянет, и купят клочок земли. Он поделился с ней этим планом однажды вечером, когда дети уже спали. Хельга слушала его раскрыв рот. В этот вечер у Эдварда был такой ласковый голос и такие мечтательные глаза. И все, что Он говорил, было так хорошо продумано, так ясно и просто, что на душе у нее стало радостно и спокойно. И когда он, кончив говорить, погладил ее по щеке и спросил, как она думает, выйдет ли у них что-нибудь или нет, она ответила приглушенно:
— А как же! Ясно, выйдет, Эдвард! Что нам может помешать?
И она отыскала под одеялом его руку.
— Спасибо тебе, Эдвард! — сказала она. — Спасибо, милый ты мой!
Но вскоре после этого Эдвард захворал. Он уже много лет кашлял, бледнел и хирел. И только вечная гонка и работа с утра до ночи заставляли
Поздним вечером Хельга сидит у его постели. Он сегодня необыкновенно молчалив. Лежит, глубоко задумавшись. Долго смотрит на жену. «О господи!» — то и дело вздыхает он.
Наклонившись к мужу, Хельга пытается утешить его.
— Не убивайся так, Эдвард! — говорит она. — Может, еще обойдется все. Положимся на бога.
Он закашлялся.
— Не во мне дело! — отвечает он, и в глазах его бесконечная тоска. — Я про тебя и детей думаю, Хельга. Что с вами-то будет?
Она в первую минуту не находит ответа. Не может подобрать подходящих слов. Силится припомнить мысли, которые всегда приносили надежду и утешение, но ничто не приходит на ум. Мысли лезут в голову мрачные, безрадостные.
С кровати доносится тяжелый вздох, и ее вдруг осеняет. Она оборачивается к мужу с бодрой, радостной улыбкой.
— Господь с тобой, Эдвард! Что о нас-то тужить? Как станет совсем невмоготу, возьму детей и уеду домой. У меня там и родня и знакомые, помогут нам, коли что. Тут, в городе, мне все равно не житье.
Ей показалось, что на его бледном лице промелькнула горькая усмешка. Но, может, это ей просто почудилось.
Прошло много лет с тех пор, как Эдварда опустили в могилу.
Много безрадостных лет.
Хельга все еще работает на прядильной фабрике.
Тут произошли большие перемены. Появились новые станки и новые люди. Старые, отслужившие машины вывезли и продали на слом. А людей увезли на большое зеленое поле и там схоронили.
Этим путем давно уже отправилась и Лина. Теперь дочь Лины стоит за материным станком.
Хельга в последнее время стала слегка сутулиться. И волосы у нее сильно поседели. Нелегко влачить жизнь в этом безжалостном мире. Дети ее поумирали один за другим. У всех у них была слабая грудь. Только старшая дочка осталась в живых. Теперь она вместе с матерью работает в прядильной.
Весенним вечером Хельга с дочерью сидят дома. День нынче был теплый, значит, и лето не за горами.
Помолчав, Хельга говорит:
— Я вот про что думаю, дочка. Мы уж тут столько лет без отдыха спину гнем. Надо бы нам передохнуть малость. Я давно уж надумала съездить домой в деревню, земляков повидать, да только все как-то не выходило. Может, поедем вместе нынче летом, а? И тебе и мне от этого польза будет.
Дочь отворачивается. Не хочет, чтобы мать заметила улыбку на ее лице. Но Хельга ничего не замечает. Она продолжает:
— Тебе, поди, забавно будет поглядеть на деревенское житье. Ты ведь никогда из города не выезжала. Знаешь, там совсем иная жизнь. Сразу увидишь. Господи, как только и живут-то люди в этом городе окаянном! Хоть убей, не пойму! Я вот нипочем не смогла тут прижиться.
Дочь снова улыбается, но на этот раз забывает отвернуться. И теперь Хельга замечает ее улыбку. Она беспомощно смотрит на дочь. Закрывает лицо руками.
— О господи! Что я такое плету! Господи!
Но затем она выпрямляется на стуле и говорит окрепшим голосом: