Новатерра

Булавин Георгий Георгиевич

– Самим интересно. Никто ничего не знает.

– Ладно, разберёмся... Спасибо, Евгений! Неси службу. Я буду к разводу, если что, звоните на мобильный. Борисычу - пролетарский привет и мой горячий поцелуй! Конец связи...

Горячей воды, как обычно в летние сезоны, не было в помине, и кипяток, залитый из электрочайника в стаканчик для бритья, успел схватиться коркой льда, а гель на помазке - засохнуть, будто сталагмит на дне пещеры, пока Александр, потеряв счёт времени, остолбенело глядел в старенькое облупившееся зеркало. Пора менять. Врёт, окаянное!.. Он ожидал - кто бы знал, почему - увидеть там крепкого телом зрелого мужчину с твёрдым, словно каменным лицом, покрытым благородными кракелюрами морщинок, под густой ещё шапкой

вьющихся волос. А на него в упор пялился неопределённого колера глазками бравенький кавалергард с тонкими, немного вытянутыми чертами по-мужски красивого лица, щегольскими усиками и байроновской, цвета тёмного ореха шевелюрой. Эдакий сердцеед, до сей поры не уставший от амурных похождений, завсегдатай чужих постелей, ресторанов, казино и конного манежа, завзятый дуэлянт, позёр и вольнодумец, прожигатель жизни... Рассудок тряс Александра за плечи - это ты, это именно ты! Однако из глубин таинственного человеческого Эго некто настойчиво шептал:

– Да, это ты! Только не просто ты, а тоже ты. Бывший. Когда-то. Раньше. Прежде. До того, как всё это произошло...

– А что произошло?!
– в сердцах воскликнул Александр, обращаясь посредством зеркала то ли к подсознанию, то ли к самому Господу Богу.

– Да ничего, - последовал ответ.
– Пока. Но запросто могло произойти. И очень может быть, ещё произойдёт. А может, и произошло уже, только не здесь, не в твоей ванной... Мир куда более сложен и неоднозначен, чем вам, убогим, кажется. Чем даже просто может показаться. Одно в нём точно и неоспоримо - Будущего нет! Пока что нет. Есть только вероятность - Оно будет. Потому что так было всегда, от начала Времён. Но каким будет новый Мир, во что превратится в следующий миг, каким путём пойдёт, сохранит целостность либо разрушится на множество самостоятельных разнонаправленных осколков, какие внутри него возникнут взаимопересечения, куда потечёт само Время, тайна сие великая есть. И не тебе, профану, в этом разобраться... Езжай на службу, полчаса осталось до развода!

– Да-да, спасибо, еду, - механически пробормотал комбат, и вдруг его будто поленом оглоушили.
– Эй, погоди! Ты кто?! Что происходит?! Что всё это значит?!

Никто ему не отвечал. Да был ли этот непонятный диалог?! А перед этим?! С кем?! Что за бред?! Может, проконсультироваться у начмеда Дока, он хороший психотерапевт? Спросить... Угу, спросить! Аминазин и галоперидол, дескать, имеется?.. Всё, хватит бредней, пора ехать!

Он размочалил стылый гель, небрежно, второпях мазнул пену на щёки и принялся неистово кромсать щетину плавающим лезвием. И не услышал голос диктора Гидрометеоцентра, доносившийся из динамика кухонного телевизора.

– ...дорогие телезрители! Погода снова преподносит нам сюрприз. Вопреки всем прогнозам обширная территория Европейской части России наглухо закрыта стремительно затягивающимся кольцом циклонических фронтов, возникших буквально из ниоткуда. Лишь в центральном Черноземье сохраняется...

Нилгородская область - самый центр пресловутого Черноземья, и за окном, при полном безветрии, на абсолютно безоблачном небе весело поблескивало утреннее солнышко. А в остальном мире что-то происходило. Что-то выходящее за рамки и среднесрочного метеопрогноза, и Устава внутренней службы, и даже Конституции Российской Федерации. Потому что большой Мир куда более сложен и неоднозначен, чем нам, убогим, кажется. Чем даже может показаться. Почудиться после недельного запоя. Пригрезиться в самом дурном из снов... Ну, ладно, хватит на сегодня грёз, и впрямь давно пора на службу!

На утреннем разводе командир полка гвардии полковник Валентинов, Герой ещё Советского Союза, старый волкодав, выведя из строя командиров батальонов и отдельных подразделений, уточнил задачу на парково-хозяйственный день, а Твердохлебу приказал оставить за себя начальника штаба.

– Присаживайся, Сашка, чувствуй себя как

дома, - сказал он уже в рабочем кабинете, - но не забывай, что ты в гостях. Во всяком случае, пока в гостях.

– Я вас 'подсиживать' не собираюсь, - в тон ему усмехнулся Александр.
– Во всяком случае, пока.

Они, конечно, вовсе не были запанибрата, Твердохлеб всегда держал необходимую дистанцию. Но при этом Валентинов, во-первых, славился простецким обращением со всеми, от вчерашнего призывника до министра обороны, чем всегда располагал к себе людей, а во-вторых, лично к комбату-три относился с максимально возможным в их положении доверием. По трём простым причинам. Твердохлеб никогда его не подводил, исключая разве что полнейший форс-мажор. Твердохлеб никогда не болтал лишнего ни при своих, ни, уж тем более, при посторонних. Твердохлеб никогда не просил ничего для себя. Хотя расположением командира пользовался частенько - в бытность его комбатом ни один подчинённый офицер, достойный и желающий выдвижения, не задерживался на прежней должности, сколь бы ни было тягостно его отпускать 'из-под себя'. Ни один солдат, имевший веские основания не участвовать в боевых действиях, либо чьи родители - обычно втайне от самого сына - категорически не желали его отправки на 'юга', под пули не пошёл. А это не так мало. Это сильно. Это по-взрослому. Именно за это Александра, тридцатилетнего майора, называли Батей. И Александром Александровичем даже меж собой. И прозвище ещё с военного училища у него было адекватным - Старый. Ну, командир полка мог называть и Сашкой...

– Слыхал я, Сашка, твои домашние сегодня уезжают...

Комбат поморщился. Он в армии не первый год, потому точно знал: если начальство говорит - 'ну, раз ты холостяк...', - это чревато далеко идущими последствиями. На кого ещё взвалить неблагодарную работу? На холостяка. Кто за него заступится? Кому он нужен? Перед кем ему отчитываться? Чем ещё заниматься, кроме службы?! То-то и оно!

– Уезжают, - вздохнул Твердохлеб.
– По крайней мере, с утра собирались. Но со стопроцентной уверенностью я бы сейчас не утверждал. Чтобы не сглазить.

– Молодец, наш человек! Ты, кстати, кури, если ухи пухнут. И меня угости своей 'Явой'-отравой... А что же выходной не попросил?

– Да вот, товарищ гвардии полковник, собирался как раз... Ну, выходной, не выходной, а пару часиков... Да, впрочем, ладно, за обед успею на вокзал забросить, паровоз как раз в в 15.25, так что...

– Так что ты, Сашка, - оборвал его Валентинов, - или карьерист, каких поискать ещё, или иностранный шпион. Будь проще, и к тебе потянутся!

– Нам, иностранным шпионам, быть проще никак нельзя, - снова вздохнул комбат.
– Такая уж у нас неблагодарная работа. Вам, русским, не понять.

– Угу, куда нам, в наших серых валенках, понять всю сложность работы шпиона 'на холоде'... Ты только с особистом не вздумай так шутить, а то точно на холод сошлёт.

– Угу, - в тон командиру буркнул Твердохлеб, - пора бы уже, а то всё на 'юга' да на 'юга'... Простите, товарищ гвардии полковник, заболтался!

– Аллах простит, он милостив и милосерден, - отмахнулся Валентинов, и началось то самое, за чем комбат был вызван 'на ковёр'.
– Есть для тебя, как выразился товарищ Саахов, маленькое, но очень ответственное поручение. Ты со второй половины дня холостяк... Только не говори, что холостяку на хозяйство нужно в два раза больше времени!

– Я и не говорю.

– Но думаешь. Не сметь! Не возражать! Не потерплю!.. Короче, Саня, сегодня по наши души прилетает группа офицеров Центра, московский борт в 19.15. Лично встретишь их и на своей колымаге отвезёшь в нашу гостиницу при санчасти. Начальника медицинской службы с собой в аэропорт не брать!

– Как получится, - с большим сомнением покачал головой комбат.

– Как получится... Что получится? Встретить или не брать Дока?

– Да встретить - без проблем. А вот второе...