Новатерра
Шрифт:
– С одной стороны правоверные ортодоксы, с другой православные отморозки, - проворчал Валентинов.
– Ты, Сашка, в Бога веруешь?
– Не верую, - тут же категорично заявил комбат.
И поразился собственным словам. К вопросам религии он относился сложно и неоднозначно, потому на подобный вопрос обычно либо отказывался отвечать вообще, ссылаясь на свободу совести и вероисповеданий, либо разводил заумную болтовню, что называется, турусы на колесах. Дескать, сегодня - больше да, чем нет, завтра - скорее нет, чем да, послезавтра - уж как карта ляжет...
– Что же ты за донской казак, если не веруешь?!
– удивился командир полка.
– Я не верую, я знаю, - чужим голосом отвечал комбат.
– Знаю, что Бог есть. Какой смысл ещё и верить?!
– Ах, ты в этом смысле... Так уверенно заявляешь - знаю!
– будто лично с Ним знаком.
Какая-то часть подсознания Александра вдруг заверещала на всю душу:
– Знаком, да ещё как знаком! Но не в этой жизни и не в этом мире...
Рассудок же солидно заявил: 'Как же не знать?! Только сегодня утром пообщался с ангелом-хранителем. Да и прямо сейчас. Кто мог его послать, если не Бог'?!..
Сам же Александр предпочёл отшутиться.
– Лично не знаком, бабушка рассказывала, - и поспешил уйти от щекотливой темы.
– Василич, вы сказали, офицеров свиты будет трое. Кто ещё, кроме героического отморозка?
– Понятия не имею, знаю только фамилии и должности, - он полистал перекидной календарь.
– Офицер разведотдела Северо-Западного Управления Внутренних войск МВД капитан Елизаров Константин Владимирович и старший оперуполномоченный по особо важным делам Управления ФСБ по Ленинградскому военному округу майор Коробицын Юрий Владимирович.
– Ни фига себе!
– воскликнул комбат и даже присвистнул.
– Ты что, знаком и с ними?
– Нет, лично не знаком...
Если бы командир полка догадывался, что конкретно его удивило! Даже не удивило, а сразило наповал. Он знал этих людей... Ну, строго говоря, не знал, но первый почему-то тут же ассоциировался у него с должностью 'генеральный дозорный' и предстал в образе добродушного великана, а второй - с 'генеральным приставом', сухоньким, лысоватым, востроглазым мужичонкой. Но при этом готов был позакладывать лет десять из отведённых ему судьбой и Богом, что никогда прежде не видел ожидаемых гостей, даже не слышал их фамилий. По крайней мере, в этой жизни...
– ...просто подумал - ну и гости к нам! Странный какой-то состав делегации.
– Повторяю для тугодумов: не твоего ума дело!
– ледяным голосом проговорил командир полка.
– Нет, что вы, товарищ полковник, - спохватился Твердохлеб, - я не о цели их приезда! Просто думаю, сколько же мне выпить придётся в таком содружестве силовых ведомств. Если ещё, не дай Бог, наш особист присоединится...
– Не присоединится. И знать о Коробицыне категорически не должен! Ещё вопросы?
Намёк на то, что аудиенция закончена, был тонким, как шмат сала с бутерброда щирого хохла. Твердохлеб встал.
– Всего один. Могу я, пока время есть, на час-другой отлучиться? Клапана нужно отрегулировать, а то как бы с моей дряхлой 'девяткой'
– Саня, - отмахнулся Валентинов, - делай, что хочешь! Можешь проверить в батальоне ротную документацию... кстати, представишь в конце следующей недели начальнику штаба, а то вы распустились совсем! Можешь семью проводить, можешь хоть в женскую баню сходить... хотя - нет, это у меня, деда, туда бесплатный абонемент, а тебя по молодости лет не пустят. Но в девятнадцать ровно чтобы находился в аэропорту! И, кстати, кепи убери подальше, надень голубой берет, столичные штучки любят, когда их встречают при параде.
– 'Оборотня' снять?
– спросил комбат.
Оборотень при Валентинове стал символом, если не тотемом, их парашютно-десантного полка. По мнению Анатолия Васильевича, десантники подобны именно этим легендарным существам, пусть и не в строгом соответствии с традиционным мифотворчеством, - падают с неба подобно орлам, на земле обращаясь в волков. Увы, официального одобрения Свыше тотем не получил. Кого-то Там, Наверху, покоробила ассоциация с германским собратом вервольфом ('вер' - кто, 'вольф' - волк), имя которого много лет назад носили гитлеровские зондеркоманды. Подчинённые же Валентинова заговорщицки, словно мятежники-инсургенты, крепили тёмно-зелёные значки неправильных оборотней - волк с головою и крыльями беркута - на голубых беретах, когда пряча их от глаз недоброжелателей, когда, наоборот, бравируя символом касты внутри касты.
– 'Оборотня', говоришь... Нет, оставь. Сейчас это не главное, - проговорил задумавшийся Валентинов.
– Всё, делай, как сказал! И будет тебе счастье...
– Да, прямо там же, в аэропорту!
– слегка поморщился комбат.
И тут же его по душе хлестнул мягкой своей конечностью ангел-хранитель.
– А ты не кочевряжься, дурень! Молод ещё. Таких, вон, даже в женскую баню не пускают... В вашем провинциальном аэропорту такое счастье встретить можно - на две жизни хватит! Да ещё на смерть останется, гы-гы...
– Очень смешно!
– пробурчал он.
– Что?
– насторожился Валентинов.
– Ой, нет, ничего!
– комбата аж передёрнуло.
– Это я так, задумался... Как скажете. Пусть будет счастье.
И командиру не дано было узнать, что почтительное окончание 'скажете' - вовсе не дань уважения подчинённого к его возрасту, прозвищу, должности, воинскому званию и заслугам перед Отечеством, но лишь обращение Твердохлеба к двоим собеседникам сразу. В большей даже степени - к плохо воспитанному ангелу.
– Ой-ой-ой, какие мы нежные да чувствительные! Скажи 'спасибо' за такого, интеллигент! Знал бы ты гетманского ангела, молчал бы в тряпочку. Он бы тебя так достал!.. А я ещё молодой. Как и ты пока что...
– Пока что молодой... Спасибо!
– Сашка, ты часом не приболел?
– Ой!.. Я приболел? Нет, что вы, товарищ гвардии полковник! Всё нормально. Я говорю... это... пусть будет счастье, пока молодой. Спасибо вам за пожелание!
– Да не за что. Езжай, давай, и ни о чём таком не думай!