Новый Мир (№ 2 2009)
Шрифт:
*
Взовьется на ветру белье, и девочка поманит пальчиком.
В саду заброшенном моем, по грудь заросшем одуванчиком,
Я вспомню детства синий дом и юность с горькими ошибками
На старом кресле раскладном с каркасом ржавым и пружинами.
Как “Сулико” “Маяк” шипел, и сосны наливались суриком.
Как робко куталась в шинель аэростата туша в сумерках.
Сиял в кувшине шар воды, сверкали радужные полосы.
И медлил сигаретный
Скрипела рама, марш звучал, и осень песнь слагала на ночь мне,
А я стихи мои тачал в тетрадь, испорченную завучем,
О том, что — блудный сын — в окно под утро постучусь усталый я,
О днях, о старости, о том, что все проходит, и так далее…
Когда мой дождь прибьет жару, а ходики мой век оттикают,
На влажной трассе дежавю, оставив у райцентра тихого
С капотом задранным жигуль (игла залипла в карбюраторе),
Я буду слушать тишину в кафе, разграбленном пиратами.
Жители фисташкового дома
Горланова Нина Викторовна и Букур Вячеслав Иванович родились в Пермской области. Закончили Пермский университет. Прозаики, эссеисты, печатались в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь”, “Звезда” и др. Живут в Перми.
Все с нее слетело.
Когда-то Аня восклицала:
— Попросите меня выбрать двадцать книг на необитаемый остров, я в эту двадцатку обязательно включу Олейникова!
Наш друг Якимчук (после олигарх и уже на днях умер) делал на это отвлеченное лицо и резал:
— Тут бросается букашка
С необъятной высоты!
Расшибает лоб бедняжка,
Расшибешь его и ты.
А через несколько лет Аня была на новоселье у нас, и ни о каком Олейникове или других кубистах слова мы от нее уже не слышали. Она пришла тогда с женихом бородато-боярского вида. Вскоре они поженились и переехали в Кунгур.
Снова мы встретились уже через много лет. Аня оказалась с другой стрижкой, почти наголо бритая красавица, после развода — совмещение подростка и взрослой женщины. Такой тип часто встречается среди западных киноактрис. И стройна, так стройна, вроде бы дальше и
некуда…
Про своего бородача, с которым развелась, она сказала: он из тех, которые пучок — пятачок… Впрочем, в подробности не особенно вдавалась, а только процитировала одно его высказывание, вылетевшее после свадьбы. И мы приводим слова его дословно. Он ей сказал:
—
Да, ресницы очень светлые. Но эти ресницы окружали бескрайние ореховые глаза. Все же после этого комплимента она прожила с мужем еще какое-то время и даже не прореживала ему бороду за такие перлы. Причина их разбега, значит, была в другом. Похоже, в том, что муж не захотел, чтоб Аня перевезла в Кунгур своего отца.
— Папе моему-то девяносто грянуло, — после первой рюмки сокрушалась Аня. — Недавно вхожу в подъезд, а там дым, черно. Не помню, как взлетела на пятый этаж. А папа уже плохо понимает, я ничего ему не говорю — хватаю чуть не под мышку его, бегом вниз. А соседям по пути позвонить не догадалась.
— Чем все закончилось — никто не угорел?
— Все живы. Но я-то, я-то! Не догадалась звонить!
И тут унесла ее от нас жизнь — сокрушенно горюющую, но с моментом поиска во взгляде и походке.
Потом снова прибило Аню к нам — через год-полтора. За это время возле почты воздвигся дом с легким намеком тут и там на грибы и на раковины — знаете, бывает такой прозрачный светло-зеленый цвет. Стоим мы в очереди за посылкой, обсуждаем в первом чтении новогоднее меню. Аня впархивает. Пальто в дышащих складках до полу, дымчатая шляпка и та же консервированная глазастая красота.
— Привет, а я вышла снова замуж, а мы живем вот в этом фисташковом доме, а мой муж коммерсант.
— Папа как?
— Папы уже нет с нами. Нин, видела твои новые картины по “Ветте”, там у тебя ангел парит над уставшей балериной, что ли…
— Заходи, я подарю.
Она зашла. И ангела ей со стены сняли, и льва, исполненного очей.
И позвала она нас в свой фисташковый дом на Новый год:
— Охраннику я позвоню, вас пропустят.
И новый дом, и новый муж Иван Константинович (ему под семьдесят)— все было на высоте! Правда, Иван Константинович слегка уродлив, но глаза его властно утверждали: “Я красавец”. И верилось. К тому же иероглифы бровей у него — как у Вертинского.
С ним гармонировала выцветшая красота Ани — ее бы сделать ведущей телеканала “Культура”, а то там все яркие слишком лица — отвлекают от репортажей.
В момент московского Нового года заехал сын Ивана Константиновича со своей женой — Иван-младший. Он был в фиолетовом шарфе — видимо, времен своей разрушительной юности. А у кого она другая?
Этот сын — от первого брака Ивана Константиновича — похож, кажется, на покойную мать: в лице ни одной отцовской черты. Ведь у отца все лицо состояло как бы из милых луковиц, а у сына наоборот: тонко обточенное диетой. Про диету выяснилось тут же, когда он выпил рюмку и сказал после неизбежного кряка: