Новый Вавилон

Зуев Ярослав Викторович

— Виноват, Ян Оттович, — отдуваясь, проблеял Вывих, став краснее советского флага на корме. — Увлекся. Я как раз рассказывал товарищу Офсету, до чего же нам повезло, что за организацию экспедиции взялись люди с пламенными чекистскими сердцами и холодным аналитическим разумом, энтузиасты и подвижники, а то, не видать бы нам ни этого прекрасного судна, ни всего прочего, чем нас великодушно снабдила Советская страна.

— Очень правильные слова, — Шпырев кивнул. — За это обязательно надо выпить…

— За наши доблестные органы государственной безопасности, чтобы они и дальше стояли на страже завоеваний революции! — Сварс, пошатнувшись, поднялся на ноги.

— И за их бессменного председателя товарища Дзержинского,

Десницу Октября и хранителя подлинных марксистских святынь! — подхватил Ян Оттович. — Долгих тебе лет, дорогой наш Железный Феликс!

Мы снова выпили. Как ты догадываешься, милая, было бы непростительной оплошностью с моей стороны, не проявить уважения в отношении председателя ВСНХ. Позволить себе подобную дерзость мог разве что закоренелый контрик, которого бы немедленно швырнули за борт. Поэтому, я безропотно перелил водку в глотку, после чего печальная участь господина Триглистера перестала тревожить меня так остро, как всего лишь пару минут назад. Это был потрясающий терапевтический эффект. Не то, чтобы я больше не сочувствовал Мееру Ароновичу, он просто выпал из поля зрения, только и всего. Вывих, явно обрадованный тем, что я, наконец-то, отвязался от него со своими вопросами, сосредоточил внимание на обильно взбрызнутых уксусом сибирских пельменях, начав уплетать их за обе щеки с необычайным проворством. А, прикончив порцию, которой бы хватило, чтобы накормить до отвала роту китайских солдат моего старого доброго товарища генерала Юань Шикая, промокнул масло ломтем пшеничного хлеба, не оглядываясь на товарища Шпырева, бесцеремонно налил себе водки и вскинул руку со стаканом, принявшись любовно разглядывать прозрачную жидкость на свет.

— Чистейшая, аки невинная слеза Махатмы Будды Шакьямуни, пролитая им по несовершенному, мать его Кали за ногу, человечеству, когда принца Сиддхартху Гаутаму злодейски подстрелил какой-то урод…

— Кто подстрелил?! — удивился другой наш сосед по столу, плотный курчавый мужчина средних лет, сидевший за Эльзой Штайнер. Мне представили его, как доктора Александра Вбокданова, судового врача. Он и с виду был — чистый док. Кстати, когда двое здоровенных матросов тащили с палубы тело своего павшего у побережья Эспаньолы товарища, именно этот человек сопровождал Эльзу Штайнер, следуя за ней по пятам. Понятно, сказал я себе тогда — он ведь врач. Впрочем, никакой ясности по части того, зачем им понадобился труп бедняги, от этого не прибавилось…

— Кто-кто?! Дед Пихто! — ворчливо откликнулся Гуру. — Охотник подстрелил, как известно из священных писаний индуизма, Бхагават-гиты, Вишну-пураны и Махабхараты. Стоило принцу Гаутаме достичь бодхи, то бишь, состояния полного просветления, как ему отравленную стрелу прямиком в глаз — хуяк, точно, как Махатме Ильичу. Только товарища Ульянова на заводе Михельсона грохнули, а Будду — на Алтае, в священной роще, когда он присел отдохнуть на берегу реки Коксы. Помедитировать, видать, хотел, никого не трогал, а тут…

— На Алтае?! — на лице доктора Вбокданова отобразилось сильнейшее недоумение. — А я всегда думал, это случилось в северо-западной части Индостана, на территории современного индийского штата Гуджарат…

— Ты, неуч, будешь мне рассказывать, где именно подранили Будду?! — с апломбом бросил Гуру. На его щеках заиграл воинственный багрянец.

— Еще как будет! — вступилась за дока Эльза Штайнер. — Тем более, что вы все перепутали спьяну! Охотник ранил стрелой Кришну, а не Будду. Царевич Гаутама благополучно дожил до глубокой старости и скончался от естественных причин…

Вывих порывисто вздохнул. Его зардевшиеся щеки приобрели цвет перезрелого помидора, а глаза — забегали. Не хотел бы я очутиться на его месте. Не найдясь с ответом, Гуру наполнил стакан до краев и тотчас осушил единым махом. Фройлен Штайнер, наблюдая эту картину, рассмеялась ему в лицо.

— Что

же до Кришны, которого вы ухитрились назвать Буддой, то да, согласно легенде, с ним действительно случилась такая неприятность, охотник по ошибке пустил в него стрелу, приняв за оленя. Однако Руди склоняется к мысли, что тут мы имеем дело с красивой аллегорией. На момент рокового выстрела Кришна достиг более чем почтенного возраста. Принимая во внимание, что стрелка, как явствует из Махабхараты, звали Джарой, это имя переводится с санскрита как «старость», никто ни в кого не стрелял, просто Кришне пришел биологический срок…

— Много вы понимаете, — проворчал Гуру потрясенно. Если бы я был курильщиком, мне не составило бы никакого труда раскурить от его лица сигару, таким оно стало красным, даю слово офицера.

— Несколько лет назад мы с Руди побывали в тех краях, — фройлен Штайнер перевела взгляд с Вывиха на меня, и ее голос сразу смягчился. — Брат давно мечтал обследовать дно Камбейского залива в надежде обнаружить затопленные водами Аравийского моря руины легендарного города Дваравати, построенного Кришной за один день и поглощенного океаном сразу же после его смерти. По мнению некоторых эзотериков, именно там, а не в Гималаях, находилась настоящая Шамбала. К сожалению, религиозные волнения в штате Гуджарат не позволили нам осуществить этих намерений…

— Нашли, тоже, где Шамбалу искать! — презрительно фыркнул Гуру. — Съездили бы, как я сказал, на Алтай, вот где и оленей, и пьяных охотников, которые, кого хошь, подстрелят, и не перекрестятся, завалом, и им, кстати, что Будда, что Кришна, без разницы! И не надо тут умничать, мамзель, пытаясь подловить меня на слове. Не на того напали, дамочка! Ишь, Будду с Кришной спутал, какая печалька! К вашему сведению, слово «будда» на санскрите означает «пробудившийся» или «прозревший». Что же, по-вашему, Кришна — спящий и слепой?! Вообще не вижу между ними особой разницы, по большому счету, поскольку, с точки зрения индуистских представлений, оба этих сморчка — аватары верховного божества Вишну, который есть абсолют! Так что, не надо ля-ля! Сами хороши! Это ж надо, угораздило искать Дваравати в Индийском океане, когда и ежу понятно: это слово имеет ярко выраженные славянские корни и свободно сопрягается с такими однокоренными русскими словами, как двор, вор, варево, ватник или порвать. Правда, в нашей старообрядческой традиции это волшебное местечко зовут иначе — Беловодочьем, — одарив фройлен Штайнер торжествующим взглядом, мол, не тот я парень, меня голыми руками не возьмешь, Гуру поднес к свету очередной стакан. — Я ж говорю, водка там — в Беловодочье — аки слеза. Прямо из реки ее черпай, в верхнем течении Катуни…

Выслушав эту тираду, Эльза Штайнер задохнулась от возмущения. Доктор Вбокданов чуть подался вперед.

— Не мелите чепухи, Вывих! — бросил он с вызовом. — К вашему сведению, я отбывал на Алтае ссылку. При царе-батюшке, разумеется. Я хорошо знаю те края. И что-то не припоминаю, чтобы горная речушка Кокса у поселка Усть-Кокс, откуда мне довелось ежедневно брать воду для ухи и чая, содержала алкоголь или наркотики! Хоть не стану спорить, вода в ней ледниковая, изумительной чистоты и превосходна на вкус…

— Шурик, не гони пургу! — процедил Гуру, скорчив неподражаемую гримасу. — Если тебя конкретно не вставило, это твои личные проблемы. Водица там — обосраться и не жить, Персен, уж можешь поверить мне на слово, — отвернувшись от доктора, Вывих сосредоточил внимание на мне, впервые с тех пор, как мы говорили о Триглистере. Мне стало ясно, Гуру — вдребезги пьян.

— Одним стаканом закинешься, штырит, как от литра Балтийского чая, — продолжал разглагольствовать Вывих. — Иначе, сам посуди, Персей, откуда б у поселка взялось такое странное название — Усть-Кокс. Это ж Алтай, а не Колумбия, где марафета больше, чем в Сибири — кедрача…