Новый Вавилон

Зуев Ярослав Викторович

— Светлое будущее, — добавил начальник экспедиции. — То самое, про которое нам товарищ Мракс говорил…

— И, кто пападьет в рай, его ужье аттуда нэ виганят никогда. Так сказано в хадисах…

— Плюс электрификация всей страны и всеобщая грамотность, — сказал Шпырев, и его лицо стало задумчивым и печальным.

— Ля иллаха илла-лаху, Могамед-Рассул-Аллах, — продолжил нараспев товарищ Джемалев. — Пускай Амазонка станэт длья павших фидаинов священной водой Зам-Зам и утолит им жажду, прамачив губы. Инна лиляхи илляйхи раджун! Ми всэ — раби Аллаха и вазвращаемся к нэму…

Неожиданно Джемалев

пустился в пляс. Я видел нечто подобное в Каире, кажется, это звалось танцем дервишей. И, тем не менее, все равно остолбенел. Танцор вскинул обе руки высоко над головой, встав в позу лотоса, и начал вращаться вокруг своей оси, сначала медленно, а затем, все быстрее и быстрее. Я все ждал, когда у него закружится голова, в итоге, она чуть не закружилась у меня, принудив отвести глаза. Не знаю, какую молитву напевал при этом товарищ Джемалев, я отчетливо разобрал лишь слово бисмиллях, он выкрикивал его раз за разом. Полы длинной белой юбки дервиша, одетой Джемалевым поверх галифе, поднялись до груди. Я подумал о юле.

— Серьезнейшая духовная практика, доложу я вам, — вполголоса прокомментировал картину Гуру. — Большая тайна, известная лишь самым посвященным суфиям. Вы, наверное, воображаете себе, Персей, будто он зарядку делает? Кали вам под хвост. Это мистическое вращение, подразумевающее процесс наматывания лучей невидимого Темного солнца вокруг чакр человеческого тела. Принцип почти тот же, что у прялки. Если аккуратно уложить лучи, слой за слоем, вокруг тела возникает биоэнергетическое поле, и душа выдавливается из груди под воздействием ЭДС, один в один, как в электродвигателе с вращающимся ротором. Слыхали про медитативную практику сомати, Персей?

Я медленно покачал головой.

— Ею пользуются самые продвинутые йоги для достижения состояния просветления через слияние с Абсолютом вплоть до нирваны. Только буддистские методы подразумевают отклонение лучей Темного солнца усилием воли, поэтому, ее тренируют десятилетиями, в то время как суфии пользуются центробежными силами, величина которых тем больше, чем выше импульс вращения. Потому-то и скорость такая большая, иначе не сгенерируешь ЭДС, достаточную, чтобы сознание покинуло тело…

— Зачем ему его покидать? — шепнул я озадаченно?

— Чтобы выйти за пределы системы координат… — отвечал Гуру с загадочной ухмылкой. — Иначе, как увидеть физический Мир со стороны?

Я в упор поглядел на Вывиха. Гуру, похоже, и не думал шутить. Но расспросы насчет природы загадочных лучей Темного солнца мне поневоле пришлось отложить. Наверное, у Шпырева, а он, как и я, следил за движениями товарища Джемалева, тоже закружилась голова, поскольку начальник экспедиции, кивнув, сделал знак нескольким заранее отобранным матросам, и те немедленно подняли с палубы ближайшего мертвеца. Для препровождения павших моряков к месту упокоения была использована та самая, сколоченная из деревянных брусков эстакада, посредством которой минувшей ночью сбрасывались мины, уберегшие «Сверло» от верной погибели. Люди, сотворившие это чудо, теперь, по большей части, лежали на палубе в парусиновых мешках, а их детищу предстояло послужить им в последний раз.

— Экипаж! — скомандовал капитан Рвоцкий звенящим тенором. — Равняйсь! Смирно!!

Товарищ Джемалев, резко

прекратив вращаться, упал на колени, ударившись лбом о палубу, и замер в этом положении богомола. Никто не проронил ни звука. В гробовом молчании я насчитал двадцать шесть всплесков. Двадцать седьмое тело не отправилось в Амазонку, Эльза Штайнер распорядилась унести его. Я так и не понял, зачем и куда…

Ценный человеческий материал…

— На караул! — крикнул Рвоцкий. — Товсь!

Матросы вскинули винтовки к небу, с которого холодно таращились звезды. Давно стемнело.

— Пли!!!

Грянул залп, на палубу посыпались стреляные гильзы.

— Пли!

— Пли!!

Мы салютовали павшим ровно двадцать семь раз.

Мой слух еще не вполне восстановился, когда товарищ Шпырев запел раскатистым басом:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов,

Кипит наш разум возмущенный,

И в смертный бой вести готов.

 

Матросы и чекисты подхватили:

 

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем,

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем…

Признаться, пока экипаж «Сверла» исполнял Интернационал, я поймал себя на мысли, насколько же нелепо, дико и даже фантасмагорично зрелище, представившееся нашим с Генри изумленным глазам тем поздним вечером. Бескрайняя, ленивая Амазонка, раскинувшись меж поросшими буйными экваториальными зарослями берегами, катила свои темные воды в Атлантику. А на ее фарватере, экипаж укомплектованного чекистами боевого советского корабля, в мистическом экстазе хором горланил пролетарский гимн, написанный коммунаром Эженом Потье полвека назад совсем по другому поводу. Песню о заре Новой эры, которая, при максимализме и нетерпимости тех, кто ее затевал, при их заточенности на конечный результат и нежелании размениваться по мелочам, рисковала обернуться таким кровавым закатом, после которого обещалась наступить бесконечная полярная ночь…

Лишь мы, работники всемирной

Великой армии труда,

Владеть землей имеем право,

Но паразиты — никогда!

Это, конечно, были дельные мысли, правда, ни Шпырев, ни Триглистер, ни этот Вася по фамилии Извозюк ничуть не походили на работников. Ножа и топора, разве что, кто б еще о паразитах столь задушевно распевал…

Довольно кровь сосать, вампиры,

Тюрьмой, налогом, нищетой!

У вас — вся власть, все блага мира,

А наше право — звук пустой…

Как только отгремел гимн, в котором эти липовые пролетарии пытались убедить себя, что станут свободными, избавившись от работодателей, к нам подошел каперанг Рвоцкий.

— Товарищи, прошу вас пройти в кают-компанию, — предложил он и отступил на шаг, пропуская нас с Генри вперед. И добавил скороговоркой, когда мы поравнялись. — Сэр Перси, ваш сынишка никогда прежде не пересекал экватора?