Нравственный образ истории
Шрифт:
Когда Владимир вырос, он не последовал её мудрым советам. Ещё в юности, в уделе своём Новгородском, воспитанный язычником Добрыней, он предавался всем страстям, особенно сластолюбию. Потом, когда между старшими братьями случилась распря, когда Ярополк, побуждаемый старым Свенельдом, из Киева с ратью пошёл в древлянскую землю на Олега, и тот пал в сражении, Владимир бежал к варягам. Он опасался Ярополка, хотя тот и не думал нападать на Новгород. Смерть Олега в бою оказалась случайной, и Ярополк искренне горевал о потере брата. Такова русская душа: скорая на расправу в драке, но сострадательная к побежденным и доверчивая до наивности. Норманны не были таковыми, и не тому научился у них Владимир за два
Возвратившись в Новгород с сильной варяжской дружиной, он скоро пошёл на Киев - отмщать брату за брата. По пути он пленил невесту Ярополка, княжну Полоцкую Рогнеду; силою взял её в жены, расправившись перед этим с её братьями и отцом Рогволдом. Устрашённый силою варягов, Ярополк затворился в Киеве. С помощью предателя по имени Блуд, Владимир хитростью овладел столицею и коварством того же Блуда выманил из Родни бежавшего туда Ярополка. Доверившись предателю и "честному слову брата", Ярополк вернулся в Киев, где был убит мечами двух подосланных к нему норманнов.
С самими наёмниками Владимир обошелся так же вероломно. Обещанной дани с киевлян варяги не получили. Князь откладывал им плату за услуги под разными предлогами до тех пор, пока варяги не поняли, что здесь они окружены уже превосходящими силами русских воинов. И когда поняли, то сами просили отпустить их на службу в Царьград, что и было исполнено с большой охотой. Хотя такая хитрость пошла во благо народу и государству, благочестной её никак не назовёшь, а братоубийство - тем паче. Всё это тяжким камнем легло на сердце великого князя, вместе с другими угрызениями совести.
Заняв Киев, Владимир овладел вдовою несчастного Ярополка, гречанкой, беременной будущим князем Святополком. Сделав женою своей, он прибавил её к Рогнеде, родившей впоследствии сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава (Мудрого) и Всеволода. В дополнение к этим пленницам он приобрел затем еще двух жён, принесших ему сыновей Вышеслава и Святослава, и наконец ту, что впоследствии стала матерью Бориса и Глеба - первых Святых страстотерпцев из Русских князей.
Кроме пяти жён, если верить словам летописца, Владимир имел еще 800 наложниц (больше, чем царь Соломон). И прекрасная Рогнеда, по горестям своим названная Гореславою, сумевшая простить мужу даже убийство своих родных, не могла вынести столь великой супружеской измены. Предание гласит, что она решилась убить Владимира ножом, но была им схвачена. Когда же князь собрался казнить преступницу собственной рукой, сын его Изяслав, заслонив мать собою, сказал: «Отче! Если один жить хочешь, приими меч сей, вонзи прежде в утробу мою, да не увижу я смерти матери моей». С этими словами отрок подал отцу обнаженный меч и посмотрел в глаза. Не ожидавший этого, Владимир отступил, бросил оружие на землю и сокрушенно вздохнул: «Кто знал, что ты здесь!»
Это новое потрясение умножило скорбь, но заметно смягчило неспокойную душу князя. Подобрев, он отпустил Рогнеду-Гореславу в область её покойного отца и назначил Изяслава первым удельным князем, положив тем начало новому разделению Руси. Сам же Владимир мало-помалу стал интересоваться вопросами духовными. В язычестве он достаточно разуверился, но в какую веру обратиться - ещё не решил.
Он пригласил к себе проповедников разных религий, исповедовавших Бога Единого. В Киеве в то время обреталось множество всяких миссионеров. Ближайшие страны Европы в большинстве своем уже были Христианскими; с востока и юга на молодую Русь зарились иудеи и магометане. Всем хотелось владеть душами доверчивых руссов, дабы использовать их к своей выгоде. Неправославные проповедники лезли из кожи, старались изо всех сил, но их успехи оказались ничтожными. Русь давно уже огласил Святой Апостол Андрей.
Выслушав посланных от болгарских мусульман, князь Владимир подивился описанию их рая, полного небесных одалисок - прекрасных гурий, предназначенных для услаждения чувственности исламских "праведников" - многожёнцев; подивился, но не прельстился учением Магомета: душою славянской Владимир почувствовал фальшь. Обрезание показалось ему делом мерзким, а отказ от вина - безрассудным. И дело не в том, что Владимир не был тогда трезвенником, что считал вино веселием русским. Пьянство - зло! Сам Господь Иисус Христос призывает нас к трезвению. Но вино, без которого невозможно свершение главного Таинства Церкви - Причастия, князь отвергнуть не мог. По Божьему Промыслу.
Учение немецких католиков Владимир также не воспринял. «Идите обратно, - ответил он латинянам, - отцы наши не принимали веры от папы». Это повелось на Руси ещё со времен его бабки, Святой Равноапостольной Ольги. А выслушав иудеев хазарских, он спросил: «Где отечество ваше?» - «В Иерусалиме, - ответили они, - но Бог разгневался на отцов наших и расточил их по чужим странам».
– «И вы, отвергнутые Богом, - сказал Владимир, - еще ходите учить других? Или хотите, чтобы и мы лишились своего отечества?»
Наконец, греческий монах-философ, имя которого осталось безвестным, передал князю содержание Библии, изложил историю Ветхого и Нового Заветов и описал картину Страшного Суда Божия. Того последнего суда, где бескорыстные, честные, милостивые станут одесную (справа) от Спасителя, чтобы наследовать рай, а злые, ленивые, безжалостные окажутся слева и будут ввержены в вечный ад.
Православный рай показался Владимиру чище магометанского, добрее латинского, а целомудрие с нестяжанием - наилучшими средствами достижения вечного блаженства.
«Добро стоящим одесную, - заметил он, - и горе грешным на левой стороне».
– «Крестись, - отвечал инок, - и будешь в раю с праведными». Тогда, вероятно, и пожелал Владимир принять Святое Крещение, но всё равно сразу не решился, ибо не был достаточно укреплен в вере.
Разослав послов по разным странам, Великий Князь получил известия о скудости обрядов и убранства в мечетях и синагогах. Даже костелы католические не произвели особого впечатления на Русских. Зато о Византийском Богослужении послы отозвались восторженно. Они донесли Владимиру, что, стоя в Софийском Храме Царьграда, не знали где были, на небе или на земле. Так великолепны оказались там пение церковное, фимиам кадильный, росписи стен, красота икон, блеск золота и священнических облачений. «Всякий человек, - сказали послы, - вкусив сладкое, имеет уже отвращение от горького, так и мы, узнав Веру греков, не хотим иной». «Когда бы Закон греческий, - добавили князю бояре, - не был лучше других, то бабка твоя, Ольга, мудрейшая из всех людей, не вздумала бы принять его».
Конечно, соображения эти представлялись поверхностными. Внешнее впечатление не могло посеять глубокой веры. Князь Владимир одобрил выбор своих советников, отдал предпочтение Православию, но полностью преобразиться умом и сердцем, перенести духовное потрясение ему ещё предстояло. Ведь только ощутив подлинную потребность очистить душу покаянием, можно затем в Таинствах Церкви испытать радость и сладость соединения с Богом. Без этой полноты Христианского мироощущения креститься Владимиру было рано, и он попрежнему колебался.