Нравственный образ истории

Михайлов Георгий

Записка подействовала. Толпа взвилась и рассыпалась по городу с криками: «Прочь от нас еретическое служение опресночников!» Правительство растерялось, и царь не решился поставить Исидора патриархом. Но когда волнение улеглось, Исидор всё равно остался при дворе. Не покорив Россию, этот церковный авантюрист вернулся в Царьград на погибель последнему императору. Со старшим братом Константина XII Исидор строил Флорентийскую западню; теперь он настраивал младшего идти вразрез с народом. А до падения византийской столицы оставались считанные месяцы.

Достойно удивления, что придворная партия (её называли «дурацким сборищем») ни с того ни с сего вдруг начала задирать турок. В ответ на безумные требования и угрозы ромеев Магомет II приказал войскам готовиться

к осаде. Закрыв Босфор, турки отрезали подвоз хлеба к Константинополю. Греки заперли порт и городские ворота: война была объявлена.

Царский министр Лука Нотара, примыкавший к антилатинской партии, отпустил в те дни крылатую фразу: «Лучше бы знать, что в городе господствует турецкая чалма, нежели латинская шапка». Его мнение разделяли многие. К обороне города население относилось пассивно. Те пять тысяч защитников, что выстроились на стенах, на треть состояли из латинян. Для успешной обороны необходимо было, как минимум 50 000 храбрецов. Но их не нашлось. «Политика Палеологов и их предшественников, - говорит Ф.И.Успенский, - опиравшихся на латинских и турецких наёмников, принесла свои плоды: византийцы перестали быть воинами... В царском штабе главное место занимали латиняне, душою обороны был Джустиниани [вождь генуэзцев], постоянным спутником Константина - один испанец, Франциск Толедский. Горсть латинских наёмников и добровольцев, несколько тысяч кое-как вооружённой греческой милиции, отсутствие денег, артиллерии... недостаток хлеба, всё это делало оборону безнадёжной». А турок под стенами Царьграда скопилось 200 000.

По известию историка Дуки, Константин даже завязал переговоры с Магометом, предлагая ему дань, какую захочет. Но султан ответил: «Нельзя мне отступать от города. Или я его возьму, или он меня... Если хочешь, дам тебе Морею (Пелопоннес), а братьям твоим иные уделы, и будем жить в мире. Если же я войду в город с боем, то всех вельмож твоих с тобою вместе поражу мечём и весь народ отдам на разграбление, с меня же довольно пустого города...» Константин XII ответил: «Предать тебе город не во власти ни моей, ни чьей-либо из живущих в нём. Общим мнением все мы добровольно умрём и жизни нашей не пощадим».

«Общее мнение», о котором говорил император, было решением синклита, кардинала Исидора и Джустиниани. Однако в начале мая, в самый разгар штурма, Исидор с прочими стали советовать царю обратное. Церковные историки видят здесь связь с дошедшим до наших дней воспоминанием о страшном знамении над Софийским собором. Оно явилось 11 мая 1453 года. Боевых действий ночью не было, стояла предрассветная тишина. И вот, сообщает русская повесть о славной истории Царьграда, «вдруг весь град озарился величайшим светом... Греки... думали, что Агаряне [турки] отовсюду зажгли город. Почему, производя величайший крик и бегая взад и вперёд, созывали на помощь... смотрели с удивлением на исходящее из верхних окон храма Святой Софии пламя, которое, окружив церковную выю [подкупольный барабан], пребыло в одинаковом положении... долгое время. Потом, соединившись всё пламя воедино, через несколько минут переменилось в неизреченный свет, который поднявшись на высоту... достиг самых небес... оные приняли в себя свет, чем и окончилось знамение».

Видевшие истолковали сие однозначно: как благодать Пресвятого духа и Ангела-Хранителя Царьграда, покинувших византийскую столицу за беззакония и грех вероотступничества. Когда о знамении доложили императору, Константин XII был поражён, словно громом. Но Исидору и приближённым ответил, что царства своего не оставит.

«Когда, - говорил Константин, - угодно Богу наказать меня и вас, то каким образом мы возможем избегнуть Его гнева и где скроемся от Его мщения?.. я ли... последний [из царей] предам в руки врагов моих Отечество, или, учинясь подлым беглецом, обесславлю скипетр и корону мою; нет, друзья мои: лучше я, последовав знаменитым моим предшественникам, вместе с вами прекращу мою жизнь...»

Нам трудно судить, чего здесь больше: упрямства или величия, царского эгоизма или святого благородства? Но готовность жертвенно постоять до конца всегда украшает человека,

и последний император Византии был к этому готов. Боевые друзья разделяли его героическое отчаяние. Исидор же умирать не собирался. Он, сколько мог, хлопотал о сдаче, а далее начал обдумывать план побега. Джустиниани, считавшийся душою обороны, поначалу отличался храбростью, но потом он вместе с Исидором советовал Константину сдать город. Когда же он получил ранение в бою, то покинул императора и бежал на остров Хиос, где вскоре умер от воспаления раны и позора.

Битва разгоралась. Несмотря на явное превосходство, турки несли огромные потери, а мужество защитников Царьграда творило чудеса. Приступ, начавшийся 18 апреля, длился до 29 мая. И всё же силы были слишком неравными. В ночь на 28 мая явилось ещё одно знамение. Константинополь покрылся густым туманом, из которого выпала кровавая роса. Это ужаснуло и греков и турок, но отступать было поздно. Султан двинул в бой последние резервы (1000 взводов отборных янычар) и приказал усилить артиллерийский обстрел. Стены были проломлены во многих местах. Император Константин XII бился у Романовых ворот, совершая чудеса храбрости вместе с доблестным Феофилом Палеологом, Иоанном Далматом, доном Франциском Таледским. «Между тем, - пишет Ф.И.Успенский, - калитка Керкопорта у Адрианопольских ворот осталась без охраны, и полсотни турок ворвались на террасу между двумя стенами. Они бежали к Романовым воротам, сбрасывая со стены немногочисленных и ослабевших защитников... раздались крики, что город взят; защитники прыгали со стен и, давя друг друга, завалили своими телами Адрианопольские ворота. Константин со своими соратниками погиб героем... Последний Палеолог не посрамил своих воинственных предков... по матери в его жилах текла сербская кровь».

Про униатство Константина все скоро забыли. В памяти потомков он остался богатырём и стал национальным героем. Народ сложил о нём легенды. В Византии, как и в Древнем Риме, последнего императора звали именем первого. О том имелось давнее предсказание. Но впоследствии греки уверовали, что и новый царь, грядущий освободитель Константинова града, явится под тем же именем, и более того, он будет Русским. Он войдёт в Золотые ворота, в те самые, о которых ребёнком мечтал Михаил VIII (основатель династии Палеологов), и прочтёт на них вещую надпись: «Когда придёт Царь Русый, то врата сами собой отворятся».

Султан Магомет тоже знал об этой древней надписи. Заняв Константинополь, он приказал заложить Золотые ворота наглухо. Потом он запретил знатным грекам крестить мальчиков именем Константин, опасаясь исполнения пророчеств, но память народная сохранила веру в них. Греки ждут своего героя по сей день, а турки по-прежнему страшатся прихода русых победителей.

Когда в захваченном Царьграде начались насилия и грабежи, тысячи жителей сбежались к Софийскому собору и заперлись в нём. Турки принялись ломать двери. В страшной тесноте горожане молились и плакали; страх и уныние переходили в отчаяние. И тут с амвона раздался громкий голос. Геннадий Схоларий не покинул свою паству. Это Исидор (кардинал) бежал на генуэзском корабле, переодевшись рабом. А новый патриарх, хоть и не избранный ещё, уже утешал и ободрял упавших духом. «Братия!
– обратился Геннадий к верующим, - Греческая империя существовала много веков... теперь она пала... Но если знамения мира разрушились... то святейшая религия не будет низвержена... пока существует небо и земля!.. алтарь... перейдёт в другое место; но вера, спасающая нас, сохранена от неслыханных опасностей и... будет сохранять и вас самих...»

Лишь только окончилась эта речь, турки вломились в храм и бросились избивать собравшихся, однако успели они не так много. К Святой Софии подъехал султан Магомет. Он вошёл в собор и прекратил грабёж. Более того, одного турецкого фанатика, разбивавшего мраморный орнамент с крестами, Магомет приказал казнить. «Хватит с вас денег и пленных, - пригрозил султан своим янычарам, - а здания мои». После этого он преклонил колена на молитву и приказал обратить храм в мечеть. Большинство Христиан, спасавшихся в Софийской церкви, остались целы. И храм сохранился до наших дней.