Нуль
Шрифт:
На следующий день, в четверг, Макарычев приехал в «Сван». Он не стал раздеваться в приемной и сразу прошел в кабинет Сергея. На нем были дорогая парка, непростые джинсы и высокие шнурованные ботинки. Пушистую шапку – в ней застряло немного снега, ровно столько, сколько могло лечь на мех, пока Макарычев шел от машины к подъезду, – он небрежно бросил на стол.
Не ожидая приглашения, Макарычев уселся в кресло. Тяжелая комплекция давала о себе знать: жирное лицо было усеяно капельками пота.
– Наше последнее слово – пятьдесят тысяч долларов, –
– Я даже не знаю, что такое «наше», – сказал Сергей. – И кто такие «вы».
– На данном этапе тебе это знать не обязательно. А может быть, даже обременительно.
Сергей помолчал, печально разглядывая мокрые следы на полированной поверхности стола.
– Так что ты сказал?
– Я сказал: наше последнее слово – пятьдесят. Тысяч. Долларов.
– Тогда мое последнее слово – двести пятьдесят. Тысяч. Тоже долларов.
Макарычев уставился на Сергея с нескрываемой злобой.
– У тебя маленькое издательство. Весьма бедное. Раздавить его очень легко. Тебе предлагают немалые деньги – двести пятьдесят миллионов рублей. Можно запустить четыре-пять книг, которые принесут долгожданный доход. Вместо того чтобы согласиться, ты кочевряжишься и заламываешь несусветную цену. Ты понимаешь, что пустить тебя по миру обойдется гораздо дешевле?
– Слава, давай обойдемся без угроз, – попросил Сергей. – Я тебе уже объяснил, что наша книга – достаточно заурядная, но сулящая хороший спрос. На ней можно крепко заработать. Никакой другой подоплеки в твоем предложении я не вижу. Я прошу половину дохода при средней цене и среднем тираже. Если ты, купив книгу на корню, постараешься увеличить тираж и немного поднять цену, она все равно уйдет. И очень быстро. Все, что ты при этом наваришь, будет твоим. Так что мое условие не чрезмерно. Я забочусь о своем заработке, ты – о своем. Но при этом я называю не несусветную, а вполне нормальную цену, ты же стремишься меня нагло надуть.
– Я уже несу расходы, – буркнул Макарычев. – в «Паласе» тебя кормил.
– Сам виноват. Я не просил за меня платить. Инициатива наказуема. И пожалуйста, еще раз тебе говорю, не запугивай меня. То, о чем мы с тобой беседуем, не стоит того. Раздавить «Сван», может быть, и не сложно. Уничтожить информацию о стартовом капитале «Феникса» намного сложнее.
Это был чистейший блеф. Сергей понятия не имел, на какие деньги возник «Феникс». В «Черной книге» об этом издательстве не было ни слова. Так же, как и о тысячах других мелких и средних предприятий. Микрофлора российского бизнеса редакционную группу не интересовала.
Тем не менее блеф сработал. Или, во всяком случае, заставил Макарычева по-новому оценить предмет их торга. Бисеринки пота на жирном лице «Дантона» превратились в бусинки.
– Семьдесят тысяч баксов. Верхний предел. И это не надувательство, а честная сделка.
– Ого! Информацию о «Фениксе» ты оцениваешь в двадцать тысяч? Не слабо. Я думаю, она этого не заслуживает. Мой нижний предел пока не меняется. Двести пятьдесят тысяч.
– Очень жаль.
Макарычев встал и надел шапку. Снега на ней уже не было. Он остался на столе в виде мокрого пятна.
– Мы с тобой скорее всего больше не увидимся.
Сергей действительно больше не увиделся с Макарычевым. А почему – он мне поведал при нашей очередной встрече в пятницу вечером. При этом ни тогда, ни в последующие дни он умудрился ни словом не обмолвиться о «Черной книге» или шантаже, лишь сетовал на то, какие опасности подстерегают издателей, людей тихих, интеллигентных и совершенно безобидных. Я уже говорил, что о «Черной книге» узнал гораздо позднее. Если быть точным, Сергей рассказал мне о ней только через три месяца, в Жуковке.
Новость свалилась на Сергея утром. Он приехал в «Сван» и обнаружил своих коллег – всех, кому в этот час необходимо было по делам пребывать в издательстве, – в комнате, именовавшейся «кантиной». Здесь стояли газовая плита, холодильник и СВЧ-печка, а за большим столом сотрудники обедали, если у издательских женщин выпадала минутка приготовить горячее, устраивали сабашуи, если подворачивался повод, или просто пили кофе с бутербродами, если ничего не выпадало и не подворачивалось.
Народ взволнованно обсуждал свежую кровавую заметку из скандальной рубрики «Московского комсомольца» «В номер срочно!».
– Прям не знаю, ну кому нужно убивать издателей?
– возмущалась секретарша Алена. – Самая мирная профессия, можно сказать.
– Третье убийство с Рождества, – мрачно проинформировал младший редактор Сева. – Ничего себе год начинается!
– Скоро вообще из издательства не выйдешь – киллеры на всех углах стоять будут, – проворчала техред Оля.
– Типун тебе на язык! – дружно сказали все.
– Объясните, что происходит, – вмешался Сергей.
– Ой, Сергей Владимирович, вы не читали сегодняшний «МК»? – всплеснула руками Алена. – Еще один издатель найден мертвым. Вчера вечером.
– Кто?
– Пошли к тебе в кабинет, – вместо ответа сказал меститель Сергея Эдуард Семенович.
Вошли. Эдик прикрыл дверь.
– Ты какое издательство упоминал, когда собирал нас в понедельник? «Феникс»?
– «Феникс».
– А фамилия того интервента была Макарычев?
– Макарычев. – У Сергея село горло.
– Вот его и убили.
Сергей выскочил из кабинета и через несколько секунд вернулся с газетой в руках. Он залпом проглотил текст заметки:
ИЗДАТЕЛЯ ЗАРЕЗАЛИ НА ГЛАЗАХ У ЧИТАТЕЛЕЙ
Директор издательства «Феникс», 35-летний г-н Макарычев был зарезан в четверг вечером на Лефортовском валу.
Выйдя в половине восьмого из почты на Красноказарменной улице, где он получал посылку, Макарычев свернул за угол и направился по Лефортовскому валу к собственному дому. Буквально через минуту он, пытаясь, вышел из-за угла и повалился в снег. Подбежавшие прохожие увидели, что его горло взрезано от уха до уха. Макарычев скончался еще до появления «скорой», которая приехала через семь минут. На Лефортовском валу, неожиданно пустынном в эти минуты, свидетели преступления не обнаружили даже следов убийцы.