Нуониэль. Книга 1
Шрифт:
— Кожи достать не удалось! — извинился Воська, складывая доспехи в дырявый мешок из-под картошки. — Нету.
Ломпатри, в ответ на это, лишь махнул рукой, а потом и вовсе отвернулся: глядеть на то, как время съедает вещи, которые по праву можно назвать произведением искусства, оказалось невыносимым. В карманах рыцаря звенело всего-то три серебряника. Благо, что тетива на трёх охотничьих луках осталась в хорошем состоянии: можно без проблем подстрелить крупную дичь и обеспечить себя провиантом на неделю, а то и дольше. Стрел припасли с лихвой. Кое-что из залежавшейся еды ещё оставалось съедобным. Глиняные горшки уже потёртые, но без трещин, полнились тёмной, прохладной питьевой водой. Остальной походный скраб, такой как верёвки, кресало и тому подобные вещи, сильно износились, но, при бережном обращении, могли служить ещё некоторое время. Среди прочего Ломпатри и Воська осмотрели багаж нуониэля: сундук с тряпками и длинный футляр
— Тонкая работа, — заметил он, глядя на изогнутое лезвие. — Такой красоте мешковина не подходит. Придумай что. И с доспехом разберись! Уже ржавчина пошла. Срам!
Воська обошёл повозку с другой стороны и достал откуда-то из кучи вещей берестяные ножны. Он протянул свою поделку хозяину.
— Когда это ты успел? — удивился Ломпатри.
— Не беспокойтесь, господин Ломпатри. Не в ущерб другим делам вышло. Всё в полном порядке.
Рыцарь вложил клинок нуониэля в ножны, а затем вновь обнажил его. Береста туго обхватывала сталь — оружие не выпало бы из ножен само по себе. С другой стороны отверстие было достаточно просторными, и меч вынимался без лишних усилий. Ломпатри всмотрелся в лезвие и разглядел тонкие, неровные, серые линии, идущие одна за другой, словно борозды на весеннем поле, где лежит много валунов. Эти валуны не вспахать и поэтому фермерам приходится огибать препятствия. Из-за этого пашня выходит не прямая, а извилистая, где следующая борозда, неизбежно повторяет путь предыдущей. Бороздки свидетельствовали о том, что клинок выкован из слоёной стали. Ломпатри слышал об искусстве кузнецов с востока, но сам ни разу не видел подобного оружия. Узоры, которые рисовали серые линии слоёного металла, проявляли себя во всём многообразии, являя взору невероятные картины будоражащие воображение. Здесь угадывались и океаны и острова и горы, королевства и княжества, битвы народов и покой пустыни. Ломпатри столь долго всматривался в линии, что ему показалось, будто бы они пришли в движение и рисуют ему новые и новые картины. И чем дольше он смотрел, тем ужаснее становились видимые сюжеты. Из бороздок лилась кровь, валило пламя, вздымались и осыпались твердыни. От всего этого веяло ужасом. В конце концов, в сером металле удалось разглядеть голову невероятно страшного существа, тёмного и непонятного. Эта химера выглядела столь омерзительно, что Ломпатри стало тошнить, но взгляд от клинка он оторвать уже не мог. Чудовище повернуло свою голову и взглянуло рыцарю прямо в глаза. Страх и ужас полностью сковали Ломпатри.
— Господин рыцарь!
Голос Воськи в миг снял пелену с глаз и разума Ломпатри. Чудовище исчезло, а рыцарь снова оказался в конюшне. В руках он держал обычный тонкий, изогнутый меч с изысканным навершием, украшенным дорогим красным лалом. Ломпатри быстро вложил меч нуониэля в берестяные ножны, швырнул его на телегу и отошёл в сторонку. Рыцарь согнулся в три погибели. Не успел Воська подбежать к своему господину, как бледного рыцаря стошнило прямо на чистый песок конюшни.
— Ох, подземные твари! — воскликнул Ломпатри, держась за живот. — Пропади пропадом этот вонючий вертеп! Дышать здесь нечем! Рыцарь спешно покинул конюшню, оставив слугу в недоумении: таким Воська своего господина ещё не видел.
Новость о том, что Мот нашёл идеминель, быстро разнеслась по Степкам. Незамысловатый план Мота выменять сок редкого растения на дочь, тоже в миг стал известен всем. Особой радости этот план, конечно же, не вызвал: недалёкие крестьяне хоть и не слыли мудрецами, однако понимали, что провернуть задуманное вряд ли удастся. У разбойников есть оружие, а у крестьян нет. Разбойники хитрые, а провинциальный люд, столетиями живущий на одном месте среди бескрайних степей, никогда не имел дела с торговлей на грани преступления и со сделками на грани жизни и смерти. Деревенские чесали затылки, поглаживали бороды, сжимали в раздумье губы и хмурились, хмурились, хмурились. Простолюдины красного словца за пазухой не держали, и от этого не могли тот час же разнести план Мота в пух и прах. Да что и говорить — им оказалось сложно даже выразить вслух то, что затея с редкостным цветком не стоит и выеденного яйца. Причём то, что план этот шит белыми нитками, через минут двадцать понимали уже абсолютно все. Чтобы вернуть женщин, одного цветка мало: чудесное растение у крестьян попросту отберут! Здесь нужен хороший воин, а то и два. И как же постичь замысел реки времени, если совершенно случайно оказавшиеся в Степках два рыцаря, собирают свой скраб и отправляются обратно, в мир больших городов и высоких крепостных стен из прочного камня?
Деревенские высыпали на улицу и встали подле своих изб. Дети бегали вкруг повозки и лошадей, стоящих посреди деревни у колодца, вырытого почему-то на самом холме. На крышке
К колодцу подошёл нуониэль. Где он гулял до этого — неизвестно. Ходил ли близ деревни или же заходил в дом покойного звездочёта. Детвора радостно окружила его и продолжила свои шумные игры, стараясь вовлечь в них диковинного гостя. Нуониэль не обращал на детей внимания. Его взор приковал малыш, который только недавно научился ходить, и теперь старательно вышагивал поодаль от всех, расставив руки, чтобы не завалиться на бок. Ребёнок был босой, в рваных штанишках из мешковины и в сковывающем движения зипунчике подбитым шерстью. Нуониэль подошёл к ребёнку и поднял его на руки. Оглядев крестьян, он направился к главному дому, где стояло большинство из них. Подойдя к молодому парню, он отдал ему ребёнка, который радостно воскликнул: «папа!»
Дети, играющие с прутикам вокруг нуониэля галдели всё громче и громче. Угомонить их, казалось, уже невозможно. И тут староста рявкнул на них что было сил:
— А ну ж! Оголтелые, сгиньте! Вон рыцари идут, — прошипел он.
На другой стороне, из дома звездочёта Мирафима появились Ломпатри и Вандегриф. Оба в чистых белых рубахах и небрежно накинутых на плечи лисьих шкурах. Оранжевый мех горел на остывающем осеннем солнце, и всем видевшим это показалось, что ещё очень тепло, и зимы не будет долго-долго. Но жёсткий ветер и порывистые переливы туч предвещали конец осенней прохлады и скорое начало зимних морозов.
— Через семнадцать дней мы доберёмся до Кирина, — сказал Вандегриф, когда они шли к своим коням. — Половой в одном из тамошних кружал мой давний знакомый — он пособит нам с золотом. Оттуда до наших краёв дней десять. Здесь нас никто не знает, посему в Вирфалии можно не скрывать наши лица. На родине придётся облачиться в крестьянские рубахи, чтобы добраться до Анарона неузнанными. А после того, как вы встретитесь с королём, мы в открытую выступим на предателя Мастелида. Так что уже через пару месяцев вы, господин, будете лежать на мягких шкурах в своём замке и пить любимое вино.
— Пересечь Вирфалию будет не так просто, как вам кажется, господин, — заметил Ломпатри.
— Соблаговолите объяснить, почему, — попросил его Вандегриф. — От этого может зависеть выбор пути.
— Утомительная история. Мне хочется быстрее убраться из этого места. Лучше я поведаю об этом по дороге.
Ломпатри понимал — спешно покинувший Дербены рыцарь Гвадемальд не станет убеждать короля Девандина в том, что рыцарь Гастий пал не от руки атарийца: у бедняги куча своих забот. Скорее всего, уже вся Вирфалия гудит о том, что некий подлец Ломпатри коварно убил благородного вассала короля. Всё, на что мог надеяться рыцарь — это, что война между двумя царствами ещё не началась из-за всей этой истории. К счастью, ключ к решению проблемы у Ломпатри был, но сейчас рассказывать об этом Вандегрифу не к чему. Даже учитывая то, что черноволосый рыцарь совсем не любил сказочных существ.
Деревня собралась посмотреть, как гости отправляются в путь. Рыцари уже сидели на своих конях. Жеребец Вандегрифа поражал всех своей красотой. Чахлый конь Ломпатри, свита и прогнившая телега выглядели жалко. Воська, сновавший вокруг, придавал экипажу комичности: требовалось погрузить багаж, подставить ступеньки рыцарям, чтобы те сели на коней, прицепить телегу к вьючной лошади, не забыть устроить на телегу нуониэля, который не хотел ехать верхом на лошади. А самое страшное для Воськи — подать нуониэлю его тонкий меч, в берестяных ножнах. Меч всё так же пугал добродушного слугу, но благородный господин в пути должен иметь при себе своё оружие, и кому-то необходимо это оружие подать. Если снимать мерки с этой страшной вещи, для того, чтобы сделать ножны, оказалось не столь пугающим занятием, то теперь, когда меч находился в непосредственной близости от рук сказочного существа, Воська почувствовал почти животный страх. Без своего хозяина меч просто выглядел страшно. Нуониэль же этим оружием владел и мог, если бы помнил как, устроить в деревне настоящий кровавый пир. И кто знает, может, именно теперь к этому недочеловеку вернётся память, а вместе с ней и неистовая ярость, которую старому слуге довелось увидеть тогда на перекрёстке.
Воська всё пытался добиться в этом деле помощи от Закича, который не имел никаких предрассудков по поводу меча и нуониэля. Но коневод сегодня оказался совершенно бесполезен. Он сидел на колодце и наблюдал за происходящим с тем видом, который как бы говорил: «раз вы все такие умные — делайте, как разумеете, а я хоть и глуп, но делать желаю всё по своей собственной воле». Так он и сидел, пиная ногою свой поношенный заплечный мешок.
— Закич! — окликнул его Ломпатри уже не в первый раз. — Куда ты, бестолочь, сгинул?