Ныне и присно
Шрифт:
«Неужто он еще что-то учуять может? — удивился Шабанов. — Или жизнь лопарская крепкий душок имеет?»
— Небось с лопарями жил? — подтвердил серегины опасения сокамерник. — Копотью да оленями за версту разит.
«Унюшливый больно! — сердито подумал Шабанов. — Дух ему лопарский, видите ли, не по нраву!»
Он уж приготовил ответную ядовитую фразу, но тут наверху зашуршало, в темницу ворвалась струя морозного воздуха.
— Егор! Слышь, Егор! — донесся громкий шепот. — Не спи! Я тебе тут пожрать спроворил! И это…
Упомянутый Егор мгновенно оказался под открывшейся отдушиной.
— Принес, дык давай! — скомандовал он. — Здеся я!
Посылка с негромким бульканьем перекочевала в руки сидельца. Чпокнула выдернутая пробка, содержимое баклаги потекло в егоров желудок…
— Зелье у Варьки брал? — прочувствованно спросил вояка, сумев-таки оторваться от заветной посудины.
— А то! — самодовольно отозвался собеседник.
Пробка со скрипом вернулась на место, хрустнул соленый огурец.
— Чего нового в Кандалакше-то? — степенно поинтересовался Егор. Вместе со здоровьем начал возвращаться интерес к жизни.
«Главное в пьянке — собеседник! — ухмыльнулся Сергей. Иначе зачем и пить? Что в шестнадцатом, что в двадцать первом… ни фига народ не меняется»
— И верно! — спохватились наверху. — Ты ж самое главное не знаешь! Нынче воевода татя поймал, подсыла Юхиного!
Шабанов поперхнулся. Невидимый гость меж тем продолжал: — Ты это… ежели к тебе сунут, сразу не дави! Знаю я тебя — горазд головы скручивать! Пусть сначала кат попытает! Может, что про Юху вызнает! А уж потом…
— Я тебя, засранца, сам тебя удавлю! — не сдержал негодования Сергей. — Давильщик, дышло тебе в зад, нашелся!
Егор заржал так, что кони обзавидовались бы услышав. Настала очередь поперхнуться гостю.
— Эй, ты хто? — испуганно спросил егоров приятель. — Я стражу позову!
— И думать не моги! — тут же посерьезнел Егор. — Лучше Федьку Букина отыщи. Скажешь, Шабанов нашелси, в «холодной» сидит. Да прямо щас беги, не рассусоливай!
— Ага! Понял я! — зачастили наверху. — Ты не сумлевайся, Егорушка! Я мигом!
Отдушина захлопнулась, Сергей уловил быстро затихающий топоток.
— Разыщет? — тая ожившую надежду спросил Шабанов.
— Куды денется, — беспечно отозвался сокамерник. — Знает, стервец, от Егора Харламова и в Каяни не спрячешься!.. Ты на-ка лучше, гостинца отведай.
В руки Сергея ткнулись ломоть хлеба и кус еще теплой одуряюще пахнущей жареной трески. Снова чпокнула пробка. Егор от души приложился к посудине и лишь затем великодушно предложил:
— Оскоромишься, аль как? А то у меня и клюквенный сок есть.
По голосу чувствовалось, что Егор предпочел бы оставить выпивку для себя любимого, да совесть не велит. Сергей надменно вскинул голову… хотя и знал, что гордый жест пропадет втуне.
— Почему не выпить? — нахально заявил он. — Чай, кат завтрева не поднесет!
К чести Харламова, баклагу он передал недрогнувшей
— У-у-х-х… — сумел выдавить он, утирая ручьем хлынувшие слезы.
— Хорошо Варька зелье делает, — согласился Егор. — Куды там царскому!
— Соку дай! — просипел Шабанов. В желудке зажглось сбежавшее с небосвода Солнце.
Егор с готовностью выволок из-под нар глиняный жбанчик. — Сам воевода принес! — похвастался он. — Отец родной!
«Видал я этого папашку, — подумал Сергей, заливая огонь невыносимой мощи кислятиной. — Конан в подметки не годится!»
Пламя слегка приугасло, зелье притупило преследовавшую от самой Весалы боль, по телу разлилась приятная истома…
— Егор! — отгоняя сонную одурь позвал Шабанов. — Ты с Букиным говорил… он сказал, кто еще спасся? Нас ведь шестеро… у Кафти в полоне…
Харламов помолчал, долгий печальный вздох всколыхнул застоявшийся воздух темницы… Шабанов ждал.
— Двое вернулись… Федька, да Серафим Заборщиков… Афоня Матрехин выплыть не смог, а братья Протасовы… постреляла их немчура… думали, что тебя тоже…
От истомы и следа не осталось. Царящий в темнице холод проник в тело, добрался до костей… заморозил душу.
— Скажи кату чтоб до сроку не будил, — угрюмо буркнул Сергей, проваливаясь в каменное, без сновидений, забытье…
Рука на плече. Тормошит. Не грубо — по-отечески. Сергей недовольно сопит, поглубже зарывается в рваную малицу…
— Проснись, отрок! Ибо пришло время каяться! — звучно восклицает хорошо поставленный баритон. — Тяжко грешникам, ибо путь их ведет в геенну, где плач и скрежет зубов! Проснись и покайся!
«Это что?» Мысли спросонок неповоротливые, как стельные коровы. «У Егора крыша съехала? Белочка пришла?»
Сергей повернулся к сбрендившему вояке, чтобы в крайне энергичных выражениях напомнить о желании выспаться… пламя полудюжины факелов режет отвыкшие от света глаза. Шабанов страдальчески морщится, рука непроизвольно вскидывается к лицу… чтобы мгновенно оказаться прижатой к доскам. Стиснувшую запястье Сергея ладонь покрывают ороговевшие мозоли.
— Не машись, када с тобой батюшка разговариват! — сердито буркнул утробный бас Осипа.
«Батюшка? Какой еще батюшка? Тимшин отец с промысла… А-а! Попа нелегкая принесла. Впрочем, оно и к лучшему».
Сергей прищурившись глянул на стоящего рядом батюшку — традиционно бородатый, невысокий и дородный. Из тех, кого легче перепрыгнуть чем обойти. Поверх черной рясы висит серебряный крест, Из-под надвинутой по самые брови скуфейки блестят горошины глазок, шишковатый в багровых прожилках нос свидетельствует, что батюшка человеческих радостей отнюдь не чурается…
— Покаяться? Отчего ж нет? — покладисто согласился Шабанов. — Грешки за мной водятся, а как же! Известно ведь, не согрешишь — не покаешься, не покаешься — прощен не будешь.