o 496d70464d44c373
Шрифт:
любую минуту мог исчезнуть, а они не знали, как его воспроизвести. Так и
я. Я прекрасно понимал мелочность своих новых ценностей, но не умел
самостоятельно их добывать. Всю жизнь я был вне общества, меня
оберегали, готовя к «особенной» жизни, меня так и не научили
элементарно зарабатывать деньги, а главное – правильно к этому
относиться. Говорили: «Тебе незачем думать о суетном, все придет само
собой. Ты лишь посвяти себя прекрасному». После
я оказался перед замечательным противоречием: воспитанный для
чудесных свершений, я должен был самостоятельно добывать пропитание.
Но не знал как. Прощай, красивая жизнь.
Я засел в своей квартире, за несколько лет превратился в прожженного
циника, видимо, готовя себя к будущим лишениям и бедствиям, но я никак
не мог стать продавцом, официантом или дворником. Из
гипертрофированного честолюбия. Из высокомерия. Чтобы я,
потенциальный гений? С ума сошли, что ли? Может, во мне и были задатки
для великих дел, но никто не научил меня, в первую очередь, правильно
относиться к вынужденным лишениям, к бедности, к голоду и холоду. Меня
забыли предупредить, что такое вообще существует. Немудрено, что я
запаниковал и сошел с правильной дорожки. И ангел бежал. Просто не
48
выдержал.
А впрочем, чего выдавливать из себя мораль, если у тебя провалы в
памяти?
У меня было не самое дружелюбное выражение лица, когда профессор
наконец вернулся. Я наблюдал за его сухими в пигментных пятнах руками,
и настроение окончательно испортилось. Как они заскребывали ключ в
замочное отверстие – похотливо, будто за дверью ждала покорная
напуганная девочка, совершенно голая. Ну, или Нобелевская премия.
Я поднялся, чтобы последовать за профессором в кабинет, но он грубо
вытолкнул меня из дверного проема.
– Вам здесь нечего делать! Забыли, что ли? Все нужное оборудование в
соседнем кабинете. И, вообще, почему вы еще не там?
– Профессор Рихтер! – не сдержался я. – Бросьте этот фривольный тон.
Я, конечно, понимаю, что все гении слегка не в себе, но мне очень плохо.
От этих мигреней выворачивает наизнанку.
– Вас тошнит?
– Это… образно.
– Это важно, молодой человек! Если бы не ваша самодеятельность, все
бы шло гладко. Предварительные исследования позволяют избежать
подобных ситуаций, знаете ли. Вы ведь и погибнуть можете.
– Мне туда? – спросил я ехидным тоном и указал на соседнюю дверь.
– Туда. И не думайте. Мыслительный процесс только усугубит
положение.
– Не думать? Запросто. Сейчас щелкну пальцами, и здравствуй,
лоботомия.
–
выходя из себя.
– Молодежь, – прошипел он и отвернулся.
– Я, по крайней мере, молодой и красивый, а вам только и остается
ждать встречи со шведским королем.
Наверное, стоило быть с ним вежливее. Твоя дерзость может стать
последними словами в жизни человека. Я сидел на кушетке в темном
кабинете и даже не пытался остановить поток мыслей. Надо раздеваться
49
или нет? Сейчас войдет, наорет, что такой медлительный. А если не надо?
Тоже глупость выйдет. Спасибо, Вашингтон, большое. Тебе ли не знать, как
скрасить другим жизнь? А с кем он, интересно, меня путает?
Из-за двери послышался истерический крик женщины. Кто-то забегал.
Женщина опять заорала. Почему бы не прокричать что-нибудь более
вразумительное? Она окончательно дала себе волю и орала уже без
передыха, то удаляясь, то приближаясь. Я выглянул в коридор и увидел
шикарные языки пламени, вырывающиеся из кабинета профессора. А вниз
по коридору бежала знакомая мне дама. Ее белый халатик тоже горел,
видимо, она резко открыла дверь, и пламя на нее просто выплюнуло.
Нечто подобное было в каком-то фильме. Воображаю, как пыхнула ее
челка.
Из кабинета доносился крик. Совсем глухой сквозь треск и ухабный гул
огня. Кричал скорее всего профессор. Но мне не удалось даже заглянуть в
кабинет, такой был жар, что уж говорить о помощи. Пусть горит, а я делаю
ноги – встреча с милицией мне сейчас совсем ни к чему.
Я выбежал из здания и помчался в сторону Садового кольца. Жаром
высадило окно, и осколки дружно загремели о проезжую часть. Я уже был
далеко, на бегу оглянулся и увидел тлевшее около института тело. Это
профессор, бедняжка, он упал с третьего этажа. Но обгорел, наверное, до
неузнаваемости.
Вашингтон посоветовала мне не выходить из квартиры до поры до
времени.
– Ты хотел детектив, да? – спросила она. – Почему везде, где ты
появляешься, обнаруживают трупы?
Уже три трупа, если быть точнее. Об этом я как-то не подумал.
– Мне надо оправдываться?
– Передо мной? Сдурел, что ли? По мне, чем меньше будет в этом мире
людей, тем спокойнее. Хотя Рихтера жалко.
– Он псих?
– Нет. Эмоциональный – да, не спорю. Но отклонений я у него никогда не
замечала. А что?
– Упорно меня за кого-то принимал. Я видел его первый раз в жизни, а он