o 496d70464d44c373
Шрифт:
Чувство долга у большинства в крови, оно нам дается с родительским
воспитанием, которое в свою очередь строится на расчете, что дети будут
всю жизнь обязаны своим родителям и так же будут возиться с ними,
повзрослев. Предполагается, что такие намерения идут от чистого сердца,
от любви. Однако стоит покопаться, и все искреннее оказывается
построено на долженствовании, что пошло, мерзко и, к сожалению, давно
заведено. Когда меня, например,
почувствовал к нему благодарности, я только знал, что должен был как-то
его отблагодарить и цинично отделался минетом. Глупо было бы
предполагать, что оральный секс для меня сродни альтруизму. Я банально
избавлялся от навязанного мне чувства долга, и не Колей навязанного, но
мной самим же. И не побоюсь утверждать, что все человечество за
исключением, наверно, двух-трех великих личностей – дерьмецо не чище.
Правда, бывают случаи, когда даже самых прожженных циников можно
заставить быть искренними. Так, иногда всеми пинаемые, игнорируемые и
презираемые люди переживают приступы любви к тем, кто всего лишь
обратил на них внимание, словом или поступком дал им вновь
почувствовать себя нормальными. Это эффект неожиданности, когда ты
вроде бы ставишь на себе крест, а кто-то переворачивает все твои
представления о том или ином предмете.
Нечто подобное я наблюдал как раз на примере Вани. Он оказался в
нетипичной, неожиданной ситуации и спонтанно отреагировал на
оказанное мной внимание благодарностью. К тому же он был достаточно
инфантилен, чтобы сделать это с простотой. Именно так в дальнейшем я
объяснил себе причину, по которой рассказал Ване то, что до него никому
рассказать не мог.
Наверное, именно острота ощущений во время секса с Ваней и
97
напомнила ту сцену из прошлого, оказавшую на меня столь пагубное
влияние. Никогда с тех пор я не уважал и не ценил себя, никогда не верил
в окружающих. Произошло неожиданное столкновение со
вседозволенностью, которая по мнению глупцов наделяет человека силой
и могуществом, а на самом деле только подводит его к черте, за которой
ничего нет.
– Тебе понравилось? – осторожно спросил Ваня, когда мы вновь
забрались под одеяло, и наивность этого вопроса заставила меня
хихикнуть.
– Мне было очень приятно. Ты не поверишь, но до тебя мне так приятно
ни с кем не было.
– Да ладно, ты так говоришь, чтобы угодить.
– Но тебе же в радость.
– Не стоило только ради этого.
– Я говорю правду, но попытайся понять такую вещь, я не люблю секс, он
у меня ассоциируется
свою слабость.
– Ну и не трахайся в таком случае.
– И рад бы, только не забывай о похоти. Она-то и есть слабость, а
контролировать ее или хотя бы превращать во что-нибудь другое
научились очень немногие.
– Кто, например?
Мы лежали обнявшись. Я положил голову Ване на грудь, а он время от
времени, как будто успокаивая, чмокал меня в затылок.
– Витгенштейн, например.
– Кто-кто?
– Философ один. Неважно. Его, кстати, тоже тянуло к мужчинам, и он
тоже считал это мучительным пороком. Но ему хватило сил преобразовать
свою похоть в нечто большее. Некоторые считают, что, сублимировав тягу
к мужчинам, он и стал великим мыслителем.
– Сублимировав?
– Ну да, преобразовав низменное в нечто высокое, это психологический
термин. Видишь, разницу? Он не подавил свою похоть, а преобразовал ее,
то есть не просто задвинул подальше, а нейтрализовал и стимулировал
таким образом мыслительные функции.
98
– То есть ты утверждаешь, что стать гением можно «нейтрализовав»
похоть?
– Видимо, надо изначально быть гением, чтобы совершить нечто
подобное.
– А твоя проблема в чем? Ты ведь не гений. Расслабься и получай
удовольствие.
– Ба! Какая мысль! Что бы я без тебя делал, Ваня? Ты просто возродил
мою веру в жизнь.
– Не издевайся.
– Наверное, у меня есть веская причина не мыслить просто.
– И в чем же она?
– Об этом не так уж просто говорить, как ты предполагаешь. Дело в том,
что я соврал – мне уже было однажды хорошо в постели.
– Я так и знал…
– Не гони лошадей. Этим доставившим мне наслаждение человеком был
не кто-нибудь, а мой отец.
– Отец?!
– Не ори.
– Отец? Ты спятил? Черт… Не знаю, что и сказать.
– А ничего и не надо говорить, я уже все возможное себе сказал.
– Он изнасиловал тебя?
– Нет, наверное, наоборот.
– Ты точно спятил.
– Это не смешно, Ваня. Ведь этот случай в моей жизни был
определяющим.
– Ты зол на отца?
– Я его ненавижу… Понимаешь, такое можно и простить, но я не в
состоянии.
– Может, все-таки расскажешь, как это произошло?
– Мы жили с отцом вдвоем, мама ушла, когда я еще был маленьким. Она
никогда не искала встреч со мной, а я никогда ее не винил, потому что
вдоволь насладился невыносимым нравом отца и прекрасно понимал,