o 496d70464d44c373
Шрифт:
верил, что ужасная посылка попала туда, куда надо. Моя версия
базировалась на зыбких аргументах: имена и адрес частично совпадали; в
квартиру, где никто не живет, слать посылку, прибегая к курьерской службе,
никто бы не стал; у меня есть торс Венеры. Последнее особенно пугало –
кто-то знает, что в моей комнате стоит этот торс и кто-то специально
подбросил мне труп без конечностей. Значит, за мной следят, на меня
имеются виды.
Еще
Валентин пропал, с Диего я давно не общался, Ваня уехал погостить к
родителям. Но вскоре мне позвонил участковый и, проявив удивительную
чуткость, сообщил, что это труп одного без вести пропавшего человека,
имя которого мне, к счастью, ничего не сказало. Он находился в розыске
несколько месяцев, но именно сегодня поблизости от Маяковской нашли
остальные его конечности. Маньяк всегда разбрасывал части трупа
неподалеку от места, куда приходили посылки. Голову несостоявшегося
жениха моей Венеры обнаружили в песочнице на детской площадке около
Патриарших прудов.
Валентин, между тем, так и не появился. Более того, я звонил
справиться о нем у Нины Владимировны, но никто к телефону не подошел.
Я звонил много раз и в середине рабочей недели. Все это казалось
подозрительным.
Мне на помощь вновь пришел Диего, в святости которого я почти
уверился. Он, правда, убеждал меня, что делает все по наставлению Лены
и вся его помощь и проницательность вдохновлены именно ею. Ведь он
107
обещал не появляться в Марокко, не восстановив мое благополучие.
Наверно, это было хорошим стимулом. Но абсурдной задачей.
– А если вся эта история вообще не закончится? – спросил я Диего,
пересказав ему события последних дней.
– Тогда мы поедем в Марокко вместе.
– С ума сошел. Для меня не существует этой мифической Страны
Богатых, понимаешь? Я знаю, что если мне здесь хреново, значит, нигде не
будет хорошо. И иллюзиями себя тешить не собираюсь. Давай так, если в
течение года, пока Лена путешествует по Европе, все это не решится – ты
бросишь меня и позаботишься о себе. Вернее, не давай, а именно так и
будет. Это мое требование. Нечего вам с Леной возиться со мной, как с
инвалидом, который даже посрать сам не может.
– Зачем ты так?
– Затем, что я могу посрать самостоятельно.
– Но мне правда в радость тебе помочь.
– С чего это?
– Ну, знаешь, тогда в Португалии я не столько отстаивал права общества,
сколько чувствовал себя в центре событий.
детектив какой.
Я ударил Диего подушкой.
– Расчетливая сволочь!
Мы сидели в моей комнате (Диего пришел без звонка, но очень вовремя,
поэтому я и подумал, что он наделен каким-то сверхъестественным даром)
и разрабатывали план дальнейших действий.
– Боюсь вас всех разочаровать, а ты не первый, кто говорит о
«детективности» моей жизни, но развязка, скорее всего, выйдет
тривиальной.
– Типа наркомафия?
– Только этого мне еще не хватало.
– Мне почему-то кажется, что мир катится к черту…
– Не без основания.
– … и что все проблемы теперь получат какое-то уродливое, неприятное
разрешение…
– А когда они, интересно, получали приятное разрешение?
– Ты меня не слушаешь.
108
– Я чего-то не пойму, о чем ты, об Апокалипсисе, что ли?
– Нет, о том, что за ним, после то есть. Вот люди сходили с ума, типа
новое тысячелетие, ну, если Конец Света не наступил в этом году, то
обязательно случится в следующем. А я думаю, что он уже произошел, и
никто не заметил. Люди ведь все очень плоско представляют, им
обязательно спецэффекты подавай вроде извержений вулканов,
землетрясений и сошествия Бога там или еще кого. Все намного тоньше.
– Ты хочешь сказать, мы живем в постапокалиптическое время?
– Да. Мир сейчас себя изживает… Он издохнет медленно, незаметно.
Все началось с моральной деградации человечества.
– Не только моральной, позволь заметить.
– Знаешь, даже если той фигни с отвернувшимися богами не существует,
я склоняюсь в нее поверить.
– Как же надо было нам, землянам, извратиться, чтобы боги
окончательно от нас отвернулись? Они, такие всегда великодушные,
терпеливые, и вдруг ушли.
– Не вдруг. Просто пациент безнадежен.
– Ведь это очень грустная история, Диего. Я, конечно, редко об этом
думаю, но если мы и вправду потеряли бессмертие, – это чрезвычайно
тоскливо. Люди большей часть не боятся смерти, они не боятся ее так, как
стоило бы. Одна мысль, что ты никогда больше не будешь существовать,
действовать, думать, ужасна, но она становится в сто крат страшнее, когда
ты осознаешь, что вообще окончательно и бесповоротно исчезнешь. Идея
воссоединения с Богом была по крайней мере гуманна. От человека
оставалась какая-то истинная частица, даже если он всю жизнь был