o 496d70464d44c373
Шрифт:
его за плечи и стал изо всех сил трясти.
– Послушайте меня! – кричал я на него. – Только послушайте меня!
119
Старик присмирел.
– Вы… вы… вы… – в его глазах показалась наивная надежда на
признание, на комплимент. Он рассчитывал, что за «вы» последует
«гений» или, по крайней мере, «спаситель», но в последнее время мне
хватало сил только разочаровывать. Я заключил:
– Вы Кащенко!!!
«Профессор» обмяк, а я побежал к выходу.
избавление, правда, не было. Старикашка быстро опомнился и, сотрясая
воздух своей тростью, заковылял следом за мной.
– Бусы! – орал он на всю библиотеку. – Бусы! Бууусыыыыы!!! Никогда не
надевайте бусы! Они иструтся прямо на вас. Какой стыд в приличном
обществе! Бусы искрошатся на вашей шее и засыплются в декольте!
За кого он меня в конце концов принимает? И где, черт побери, охрана?!
Он может убить меня своей тростью, никто и не узнает. Я хотел вернуться
в читальный зал, последний раз взглянуть на Тобольцева, если он все еще
там, и уже дождаться его в машине.
Я бегал по коридорам с низкими потолками и к своему ужасу убеждался,
что не могу найти выход. Я заблудился. На пятки наступал психованный
дедуля, поражая своей резвостью. Никаких других людей вокруг не было.
Через некоторое время крик «профессора» заглох где-то сзади. Меня это
не утешило. Как никак я остался в полном одиночестве. Коридоры
постоянно выводили или к запертым дверям с ничего не говорящими
номерами, или к темным лестничным пролетам, невыносимо шибавшим
хлоркой. Похоже, это была редко посещаемая часть библиотеки с плохим
освещением, может быть, закрытая на ремонт. Мне просто не повезло.
Испугавшись преследования, я свернул куда-нибудь не туда и создавалось
впечатление, что все глубже и глубже в это «не туда» забивался. Звать на
помощь мне не хватило духа.
Я сел на перила лестницы, ведущей вниз. Закурил сигарету. Надо хотя
бы найти окно и понять с какой стороны здания все это находится и в
каком направлении стоит продвигаться. Нельзя нервно бегать по
лабиринту, не подозревая, что это паутина и ты только соскальзываешь к
ее центру. Пахло сыростью и мочой.
120
Диего, наверное, уже узнал, что случилось с Валентином. Пашечка-
ключник мог кого-нибудь заметить. Кошка скорее всего плачет или гадит на
кровать. У всех активная, светская жизнь, один я сижу в пыли и даже не
догадываюсь, куда пойти. Снизу послышались какие-то шорохи.
Это были приглушенные шорохи. Я не мог отгадать, что их производит.
Может
я на секунду, чтобы расслабиться и выкурить сигарету. Видимо, крыса.
Шорохи становились настойчивей. Они не приближались, но как будто
разрастались. Вариант с крысой тут же отпал. Я больше не мог их
игнорировать. Или это была очень большая крыса, что тоже тяжело не
принимать во внимание.
Первым делом мне захотелось бежать без оглядки. Вспомнилась та пора
в детстве, когда любой незнакомый дверной проем сулил опасность.
Особенно, если за ним была темнота, или если ты был в темноте, а из-под
двери сочился свет. Какой-то первобытный страх пред неизвестным,
помноженный на детские болезненные фантазии.
Мой самый большой детский страх представлял собой сочетание
темного дверного проема, запаха хлорки и редкой капели. А на дверной
косяк налипла пыль, колышущаяся при сквозняке. Наверное, в детстве я
так и не решился заглянуть в подобный дверной проем и страх остался со
мной навсегда.
Сейчас он вновь материализовался. Слышался запах хлорки. Лестница
уходила в темноту. Непонятными шорохами почти заглушалась редкая
капель – то ли трубы протекали, то ли внизу раковина для уборки. Можно
было убежать и продолжить поиски выхода, но мне вдруг захотелось
бросить вызов первородному ужасу. Я стал медленно и тихо спускаться по
лестнице.
Страх мог и не возникнуть. Его распалили приглушенные шорохи,
которые постепенно разрастались и все пытались мне что-то напомнить.
Что это? Я считал ступеньки и старался понять. Страх здесь неуместен,
ведь эти шорохи мне понятны, они земного происхождения, начисто
лишены фантастики, надо только их узнать, и страха как не бывало.
Я вглядывался в темноту, и как раз в тот момент, когда осознание почти
пришло, шорохи стали громче и сменились другими звуками. Непонятно,
как я не поседел до этого момента. Воображение рисовало червей,
121
копошащихся в трупе, или полчища термитов, прогрызавших поверхность.
Слишком громкий шаг, звуки резко оборвались, и из темноты на меня
сверкнули желтые глаза.
В следующий миг я был от этого места уже очень далеко. Никогда бы не
предположил, что умею так быстро бегать. И еще никогда бы не подумал,
что спутаю с чем-нибудь звуки, сопровождающие половой акт. Желтые
глаза, злобно уставившиеся на меня сквозь темноту, принадлежали