o fad3c0960b610c79
Шрифт:
расследовании.
– Благодарю вас, Николай Владимирович, - улыбнулся Лобов, - но я собственно не
в следствие даже вникаю, а лишь попутными деталями интересуюсь. Они, знаете, могут очень немало интересного пролить на дело. Хотя, если я не кстати…
– Ради Бога, - Ксения равнодушно пожала плечами и кивнула на компьютер: -
Можно включить, там в нескольких папках можно найти все планы, заметки,
наброски отца. Вы сейчас хотите этим заняться?
– Я всего лишь
удобной обстановке с ними ознакомлюсь, - предложил Лобов.
– Да, конечно, - Ксения включила компьютер, предложила Лобову сесть за стол, а
когда монитор засветился, показала нужные папки.
Пока Лобов копировал материалы, Суровин спросил Ксению о работе отца, о его
коллегах и учениках.
– Отец возглавлял кафедру новейшей истории в Историко-археологическом
университете, - рассказала Ксения. – Собственно, он и был ее основателем, когда
восемь назад начали создавать университет. Отец привлек к работе на кафедре
многих известных ученых из Москвы, Петербурга. В основном это были молодые, перспективные историки. Постепенно усилиями отца кафедра стала своего рода
центром исторической мысли страны. Я не преувеличиваю, - горячо настаивала
девушка, видя, как при последних словах глаза Суровина скептически сузились. –
Историческая наука сегодня, мягко говоря, спит летаргическим сном. Так вот, отец с коллегами попробовали ее разбудить. И реанимировать. Им многое
удалось. Работы ученых кафедры стали удостаиваться престижных наград на
солидных мировых форумах, ученые стали непременными участниками
именитых конференций во Франции, Германии, Англии. Их книги стали
переводиться за рубежом. У отца выросли достойные ученики…
– Максим Родский – из их числа? – неожиданно прервал Ксению Лобов.
Девушка вздрогнула, замолчала на полуслове и метнула в Лобова неприязненный
взгляд. Заметно было, что ей очень неприятен этот разговор.
– А вы откуда его знаете?
10
– Я его вовсе не знаю, - ответил Лобов. – Но вот увидел перед монитором
небольшую фотографию в паспарту с надписью: «Дорогому учителю от
благодарного ученика Максима Родского» - и сразу понял, что это питомец гнезда
отцова, извините за плагиат, – Лобов повернул портрет лицевой стороной к
девушке, которая несколько секунд неотрывно смотрела на фотографию, будто
видела ее здесь впервые. Взгляд ее, поначалу жесткий и колючий, постепенно
теплел, и вот она уже с улыбкой взяла портрет, прочитала надпись и равнодушно
поставила его на стол.
– Да, это ученик отца, первый выпуск факультета, - кивнула она. – Сейчас он
доцент
– А каково ваше мнение о нем? – настаивал Лобов.
– Да мое-то мнение тут при чем? – удивилась Ксения. – Хотя, если желаете… - Она
присела на уголок софы и вытащила из сумочки сигареты:
– Вы не против?
Затянулась, выдохнула струйку в потолок и начала:
– Неприятный он какой-то, скользкий, хотя с виду лощеный, вы видите.
Несомненно, талантлив, окончил университет два года назад, а уже кандидат наук
и готовит докторскую диссертацию. Но по жизни… - она снова глубоко затянулась
и долго выдувала струю дыма. – Рядом с ним мне всегда было гадливо как-то, меня тошнило и выворачивало наизнанку. Отец мне возражал: «Он очень
талантлив, его первую книгу перевели в Германии!» Я не спорю, умный он, но… я
думаю, он способен на подлость…
– У вас есть основания так говорить? – спросил Суровин.
– Есть, - она кивнула и поправила сбившиеся волосы. – Как-то раз, собираясь на
конференцию в Лондон, отец предложил Родскому поехать с ним и подготовить
доклад. Тот согласился и через два дня показал отцу текст. Отец утвердил. Но
когда на конференции, уже в Лондоне…
– Вы были там? – прервал Лобов.
– Да. Так вот, когда Родский начал читать, я посмотрела на отца. Он заметно
менялся в лице, побледнел, потом покрылся испариной, заерзал в кресле, словом, кое-как сдерживался. Оказалось, Родский украл у отца тезисы его будущей книги.
– Отец сам вам сказал об этом?
– Прямо нет, но я ведь в курсе всех тем отца, я знаю их наизусть. Доклад Родского
был построен на тезисах отца!
– В последующем отец не вспоминал об этом?
11
– Нет.
– Как вы думаете, почему?
Ксения вздрогнула, растерянно переводя глаза с Лобова на Суровина, потом
устало махнула рукой и ответила:
– Теперь уже все равно… Дело в том, что отец прочил Родского мне в мужья.
Суровин и Лобов переглянулись, словно решая, кто первым задаст следующий
вопрос. Молчание затягивалось, и Суровин кивнул Лобову. Тот произнес:
– Скажите, Ксения, а каково ваше отношение к Родскому? Как к возможному
мужу, я имею в виду?
– Если бы не интересы следствия, я бы вам этого не простила! – покраснев, выпалила она. – Я его терпеть не могу! Презираю! Третирую в глаза! Это не
человек – какая-то муха Третьяковского!
– Кто-кто, простите? – едва не в один голос спросили Суровин с Лобовым.
– В записных книжка Гоголя, - улыбнулась девушка, - есть такая фраза – «муха