О началах, истоках, достоинствах, делах рыцарских и внутренних славного народа литовского, жмудского и русского, доселе никогда никем не исследованная и не описанная, по вдохновению божьему и опыту собственному. Часть 2
Шрифт:
О распрях волошских и о сейме в Новогродке литовском и татарских наездах
Вг оду 1449, когда умер Стефан и Элиаш, воеводы волошские, данники польские, на один престол Петрило, и на другой Роман, их сыновья, вступили. Затем Петрило, имея помощь от Яна Гуниада, губернатора венгерского, выгнал Романа, брата двоюродного, которого на государство Казимир намеревался посадить. Но когда услышал в дороге, что от отравы поданной Роман умер, то еще быстрее двигался к Каменцу Подольскому, двинув пшемысльское, львовское, хелминское, и подольское воеводства. Из Kаменца потом послал к Петрилу, воеводе, дабы к нему приехал честь отдать и присягнуть. В ответ на это Петрило приехать обещал, только бы имел поддержку от короля. Король, не ожидая его, оставив в Хотиме послов, которые бы присягу Петрилову послушали, спешно в Литвы вернулся, где в Новогродке с господами литовскими сеймовать едва начал о возвращении выше упомянутых уездов от короны к Литве. Тогда татары в Подолье вторглись и, огнем и мечом сурово все волости унижая, которых, однако, Теодор Бучацкий несколько полков
Об отречении Казимира от присяги полякам из-за Литвы
Затем, в месяце декабре, король на сейм петрковский ехал, на котором много дел нужных и полезных решилось, но сразу же разорвалось, ибо когда господа коронные короля к тому пришли, дабы им присягнул согласно их правам и решениям королевством править и дел королей прошлых, также предоставления и добродеяния их, явно и особенно позволенные дабы основательно сохранил, Литве отнятых уездов не возвращал, чего им король не хотел ни позволить, ни учинить, дабы ни в чем Литву свою, которую любил, не задел.
На следующий год, 1450, король имел сейм в Кракове с малополяками о расследовании и наказании грабежей и разбоев, шляхтой учиненных, что господам советным (панам радным) нравилось, но господин Тенчинский, воевода краковский, эти дела рассмотрел, и не то чтобы способствовал злодеям, но не хотел ничего составлять явного с королем против воли всей Речи Посполитой Польши. Либо чтобы согласно требованию этих господ, на высшем сейме съехавшихся и Казимира законным королем не признававших, чтобы им присягу, которой от него хотели, сделал. Так из этого сейма, когда разъехались, ничего не сделав большая мощь и своеволие и разбойничество взяло и был слух, так что Петр Шафранец засаду сделал на горло королевское.
О чести волошской и поражении поляков Богданом [139] , внебрачным сыном, а также о разорении русском и подольском татарами
После смерти Пертила, волошского воеводы, Бодан, который [293] считался сыном, хоть не от собственной кровати, Александра [140] , воеводы волошского, государством волошским овладел. Перед ним Александр, малый сын Элиаша, с матерью в Польшу удрал.
139
Богдан II, сын Александра доброго, господарь молдавский 1449–1451.
140
АлександрII, сын Элиаша, господарь молдавский 1449, 1451–1455.
Его же Сененский [141] , по приказу королевскому, на господарство ввел, и Богдана выгнал. Но как только Сененский с войском из Волохии вытягивался, Богдан, который в горы удрал, собрав [силы], вновь Александра с государства выбросил. Потому же король Одровонжа с Конецпольским отправил, которые Александра с волохами с русаками и с подолянами на государство ввели. Богдан, видя себя неравным к битве, в лесаx со своими скрылся. Мир от наших упросил таким образом, дабы господарство волошское править, пока дорастет до пятнадцатилет Александр, наследник. И чтобы семьдесят тысяч злотых червоных турецких (как Длугош пишет) и коней определенное число, и скота стада либо табун на каждыйгод королю польскому по обычаю данному давал. Сделав это таким образом, под этими же условиями мир наши возвращались в Польшу.
141
Сененский – Ян из Сенна и Олеска герба Дембно, подканцлер пшемысльский, староста сандомирский.
А Богдан, обойдя со своим войском через леса, у деревни Красной на поляков ударил. Поляки, тоже желая мужественно умереть, чем срамно удирать, и предательскому неприятелю победу отдать, мужественно, с ними встретились и от утра до вечера равным счастьем сражались, пока все же наши кровавое поле не получили. Большое число шляхты русской полегло и вожди, и передовой Петр Одровонж, воевода, и Михал Бучацкий, и Парава Николай погребены во Львове с плачем простого люда [293v]. Быстро потом, вгод 1451, и Ваповский, ошибшись ставит 1452, что татары, слыша о поражении шляхты русской в волохии, большой мощью в Подолье и в Русь вторглись, разоряя и паля, и аж за Львов к Городку [142] с большой добычей и пленом людей и скота в орду вышли.
142
В Городок – Городок Ягеллонский возле Львова.
Этими двумя плохими приключениями из-за волохов и татар не только подоляне и русаки, но и все поляки были измучены, ибо не было тогда никого, кто бы их (если бы что злого приключилось) спасал, ибо король Казимир в то время в Литве жил, сейм проводя с господами литовскими о возврате Луцкаи Подолья.
Приехал потом король в Краков, где его епископ Збигнев пристыдил, говоря, что из-за его поведения были и будут все прошлые и будущие поражения его людей и погибель стран коронных.
О сейме в Парчеве с поляками, подозрительном для господ литовских
Созвал король потом сейм в Парчеве, на который господа литовские приехать не хотели, но Длугош и Кромер пишут, что им раньше охранную грамоту о свободном и спокойном и безопасном приезде и отъезде господа коронные дали. Но им такую охранную грамоту поляки давать запрещали, дабы облегчить соглашение обоих народов. Потому король сам к господам литовским аж в Ломазов выехал, и в Парчев их с собой привез. Гаштолт не хотел ехать. А наэтом сейме господам литовским такое же было требование [294], что и раньше, о возвращении Подолья, Луцка и других тех стран, замков и волостей, а также об исправлении соглашения, о котором говорили, что господа польские без их ведома и к великому литовскому оскорблению и как должное, либо обязующим к неволе свидетельством, записали. Так тогда на эту их речь Збигнев, епископ краковский, от всей Польши именем ответил, говорил доказательно, что они без своего о соглашении говорили. Mацей, епископ виленский, и другие господа советные (паны радные) литовские не могли это опровергнуть, так что это соглашение потом приняли и присягами подтвердили, и совместно Подолья и других замков признали к польскому закону принадлежность.
Позволили им тоже то поляки, дабы себе в тех делах избрали комиссаров, либо судей и примирителей для обоюдного соглашения, хоть бы и самого короля, обоюдного господина. И когда этому господа литовские не дали согласие, то, дабы с гноящимися мыслями не отъехали, показалось полякам [законным] на целый год это дело перенести на другой сейм на том же месте. А летописцы русские и литовские, которых я двенадцать для этого посмотрел, иначе результат этого сейма описывают с простыми этими словами: Казимир, пребывая в Короне польской, и на Великом княжестве Литовском в год после коронации, созвал сейм общий в Петркове, и на этом сейме господа коронные просили короля, дабы им созвал другой сейм в Парчеве, на котором дабы и господа литовские были, задумав это тайно сами в себе без ведома королевского господ литовских [294v] поубивать и княжество к Короне пристегнуть. С этим тогда передовые с господами русскими и пшемысльскими поступили и Пшемысль заняли. А когда на этот сейм господа польские и литовские в Парчев съехались, то там господа литовские стали все в окопе лагерем, и через два дня ездили к господам польским на совет. А на третий день некий Анджей, поляк Рогатинский, узнав между своими точно, что господ литовских должны были поубивать и позвав их на совет, предостерег при этом Яна Гаштолта, воеводу виленского, и Кежгала, старосту жмудского. Последние, сговорившись с другими господами и не говоря ничего слугам своим, выехали из лагеря и удрали в Брест. Желая убедиться словам Рогатинского, оставили на месте в Парчеве обоз и немного слуг. А господа польские, действуя согласно замыслам своим, немало людей в сопровождении послали, которые на лагерь господ литовских наехали, желая их поубивать, но в лагере никого не застали, только слуг немного и возниц, и на этом прекратили. Размыслив, что плохо они поступили, в это же время возы и слуг вслед за ними в Литву отпустили. От этого времени возникла великая немилость между господами литовскими и польскими. Ян Гаштолт, воевода виленский, Ивашко Монивид, воевода троцкий, предок сегодняшних Доростайских герба Лелива, Кежгал, староста жмудский, Петраш Монгердович, маршалл земский и наместник новогродский и Радзивил Гостыкович, гербы [295] которые на братство с поляками при Ягелло взяли, им назад отослали и своими старыми [гербами] печататься начали и много плохого полякам за это замышляли. Король Казимир в это бдительно вмешался и поляков с Литвой к согласию привел, ибо и Кромер об это пишет. Король, распустив сейм, в Литву сразу же на охоту отъехал. Но, похоже, скорее для общего согласия обоих народов это сделал.
О Луцке, Литвой взятом, о смерти Свидригайловой и о склоке поляков с Литвой
В году Христовом 1452, месяца февраля, князь Болеслав Свидригайло Ольгердович, брат Ягеллов, большой болезнью ослабленный, в Луцке умер и замок луцкий Литве дать приказал. Причем Литва сразу же великим азартом приехала. В это же время князь Ми– хайло Зигмунтович, который в Москву, как я уже дважды выше описал, убежал, в монастыре, будучи отравленным, умер. Оба тела в Вильно были привезены, в костеле св. Станислава на замке были погребены. А литовцы Луцк заняли и волости прилегающие с пригородами заняли и замок Владимир с городом сожгли, из-за чего большие склоки возникли, когда поляки скрежетали на короля, что по его воле Литва Луцк взяла, как говорили. И решили это, дабы шляхта Малой Польши владимирский замок, Литвой сожженный, вновь отстроила и Луцк и у них отняла. Но ничего не сделали господа польские с этим своим советом из-за боязни обиды королевской. Подскарбию коронному, управляющему соляными копями, сказали, дабы оружие к Луцку хоть бы [295v] тоже сам король приказал бы, не допускали применять. Когда об этом король узнал, сурово разгневался на Збигнева, кардинала, и на краковского и сендомирского воевод, и послал на них жаловаться на съезд Великих поляков, которые его правление упорно осуждали. Как-то потом в Сендомире на Святкикороль имел сейм для мести за эту обиду свою, на котором вместе с господами об оскорблении своем настойчиво говорил. Но ему Збигнев, кардинал, на все широкий ответ дал, стыдя его за то, что к Литве более чем к полякам склонен был и с ними регулярно в беседах и в подарках общался и Луцк с Подольем потому им от Польши допустил оторвать. Вскоре после этого татары в Подолье вторглись и Ров, замок, добыв, (который Бона королева вновь построила и Баром прозвала) с большим числом добычи вышли.