Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

Фрезинский Борис Яковлевич

В отличие от Замятина Эренбург — минималист, он не отвергал советскую систему в целом; понимая ее «недостатки», он лишь надеялся на постепенное ее реформирование, придавая при этом главное значение повышению общего культурного уровня населения.

Эренбурговские письма Замятину позволяют судить о тогдашнем участии И. Г. в осуществлении западных переводов «Мы». Когда в 1927 году пражский журнал «Воля России» начал вопреки воле автора печатать роман «Мы» в обратном переводе на русский, Эренбург, как об этом сказал сам Замятин, «письмом из Парижа по-товарищески предупредил меня об этом» (это письмо отсутствует в фонде Замятина в ИМЛИ), а затем, как пишет Замятин, «Эренбург по моей просьбе отправил в редакцию „Воли России“ письмо с требованием от моего имени — прекратить печатание отрывков из „Мы“» [1657] .

1657

Замятин Е.Письмо в редакцию // Литературная газета. 1929. 7 октября; см. также: Рукописные памятники. Вып. 3. Ч. 1: Рукописное наследие Евгения Ивановича Замятина. СПб., 1997. С. 431–433.

Добиться французского издания «Мы» Эренбургу оказалось совсем

не просто. 21 марта 1928 года он сообщает Замятину: «<…> мне нужен английский перевод Вашего романа (для того, чтобы устроить французский перевод). Здесь я его достать не могу. Это спешно. Кроме того, пришлите мне доверенность в виде письма на франц. или английском» [1658] .

Еще в феврале 1928-го Эренбург выслал Замятину диппочтой (через посольство) на адрес Наркоминдела парижское издание романа «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца», о работе над которым не раз Замятину писал. 21 марта он напомнил, что книга лежит в НКИД у секретаря коллегии Канторовича. В начале апреля Замятин попросил находившегося в Ленинграде М. А. Булгакова по возвращении в Москву связаться с Канторовичем и попросить его выслать книгу в Ленинград. Булгаков писал Замятину — 12 апреля: «Я захворал, тем не менее Канторовича постараюсь найти», 22 апреля: «Поручение Ваше выполнил — говорил с Канторовичем. Он еще не получил романа Эренбурга, обещал Вам его послать по получении» [1659] .

1658

П1. С. 563.

1659

БулгаковМ. Письма. М., 1989. С. 130, 131. Комментаторы этого издания ошибочно отождествили секретаря коллегии НКИД Канторовича с писателем В. Я. Канторовичем, в НКИД никогда не работавшим.

6 мая 1928 года Эренбург сообщил Замятину: «Только что получил из Праги английскую книгу и передал ее в „Nouv<elle> Revue Franc<aise>“. Надеюсь, что дадут ответ не позже, чем через 2–3 недели. Думаю — выйдет. Получили ли „Лазика“?» [1660] Наконец, 1 июня 1928 года последовало:

«Дорогой Евгений Иванович, спешу сообщить Вам приятную новость: мне удалось устроить французский перевод романа в издательстве „Нувель Ревю Франсез“. Сейчас выписал русскую рукопись. Переводить будет хороший переводчик, француз, хорошо владеющий русским языком. Книга выйдет зимой. Как только подпишу договор, пришлю Вам <…>. Получили ли Вы наконец „Лазика“?» [1661]

1660

П1. С. 567.

1661

Там же. С. 568–569.

Путь «Мы» к читателю был непрост. Но вот 3 марта 1929-го Эренбург сообщает Замятину, что французский перевод «Мы» уже объявлен к выходу: «Выйдет она, думаю, через месяц-два. Перевел молодой француз, хорошо знающий русский язык, Cauvet-Duhamel. Надеюсь, перевод неплох» [1662] .

Несмотря на развернувшуюся в СССР активную кампанию травли Замятина и вопреки ей, Эренбург продолжает переписку с Е. И.; возможно, были и другие его письма в 1929 году — одни могли не дойти (шестью годами раньше Замятин писал Льву Лунцу: «Невинность мою и нравственность очень оберегают, и поэтому заграничных писем я аккуратно не получаю» [1663] ), другие — не сохраниться, что-то он мог уничтожить перед тем, как оставить их в Ленинграде. Наверняка Эренбург отозвался на замятинское «Письмо в редакцию», напечатанное 7 октября 1929 года в «Литературной газете»; да и письмо 1930 года не производит впечатления написанного после годовой паузы. К выходу Замятина из Союза писателей Эренбург отнесся с уважением, как к поступку мужественному и благородному [1664] .

1662

Там же. С. 583.

1663

Новый журнал. Нью-Йорк, 1966. № 82. С. 185.

1664

Савич А. Я.Минувшее проходит предо мною… / Авторизованная машинопись. Запись воспоминаний Б. Я. Фрезинского. Архив автора.

Что же касается эренбурговской оценки романа «Мы», то — для контраста — нелишне будет привести здесь высказывание 1923 года, принадлежащее писателю с устойчивой политической репутацией непродажного и проницательного автора:

«Роман Замятина „Мы“ мне ненавистен. Надо быть скопцом, чтобы не видеть, какие корни в нынешнем социализме. Все язвительное, что Замятин говорит о будущем строе, бьет по фурьеризму, который он ошибочно принимает за коммунизм. А фурьеризм „разносили“ гораздо талантливее, чем Замятин: в одной строчке Достоевского больше ума и гнева, чем во всем романе Замятина» [1665] .

1665

Чуковский К.Указ. изд. Т. 12. С. 107. Запись от 7 октября 1923 г. Запись сделана в Коктебеле, где Чуковский, как и Замятин, отдыхал в доме М. Волошина. Запальчивость приведенных слов, может быть, объясняется двумя страницами предыдущих, не без сарказма, описаний Волошина и его дома, а также полутора страницами описаний повальной влюбленности в Замятина всех гостивших у Волошина дам и его ответной черствости.

Обращаясь в июне 1931 года к Сталину с просьбой разрешить ему уехать из СССР, Замятин, в частности, писал: «Илья Эренбург, оставаясь советским писателем, давно работает главным образом для европейской литературы — для переводов на иностранные языки: почему же то, что разрешено Эренбургу, не может быть разрешено и мне?» [1666] Эренбурговская ситуация, как она сложилась к 1931 году, изложена здесь

приблизительно (в Москве Эренбурга едва ли уже считали «советским писателем», и писал он, ориентируясь вовсе не на переводы своих книг в Европе). Тогдашнее положение его вовсе не устраивало. Находясь в тисках жестокого финансового и политического кризиса, Эренбург трудно шел к новой сдаче позиций, надеясь, что со временем либерализация режима (как это называют теперь) облегчит творческую участь присягнувших ему художников. Конечно, Сталин мог и не выпустить Замятина, как он мог, взвесив все аргументы, лишить Эренбурга советского паспорта либо вернуть его в Москву (в 1931 году оба эти варианта с учетом реалий того, что случилось 5–8 лет спустя, для Эренбурга оказались бы гибельными). Но Сталин пошел навстречу Горькому — и Замятин был отпущен.

1666

Замятин Е.Избранные произведения: В 2 тт. Т. 2. М., 1990. С. 108.

13 октября 1931 года в своем последнем письме Замятину в Россию Эренбург писал:

«Дорогой Евгений Иванович! Benjamin Gremieux, секретарь Pen Club’a твердо обещал мне выслать Вам визу. Сейчас вообще с визами здесь несколько полегчало, и я думаю, Вы ее, если уже не получили, то получите в самом ближайшем будущем. Я завтра уезжаю на месяц в Италию. Приеду в Париж 16 ноября, надеюсь Вас найти уже в Париже! Сердечно жду. Ваш И. Эренбург» [1667] .

1667

П2. С. 46.

В середине ноября 1931 года Замятин выехал из СССР; он приехал в Берлин, откуда отправился в Прагу, затем снова в Берлин и в Париже оказался в феврале 1932-го. Эренбург был среди встречавших его. А. Я. Савич вспоминает о приезде Замятина в Париж: «Мы встречали его триумфально» — и затем рассказывает про обед, данный в честь Замятина Эренбургом и Савичем [1668] .

Время и разводило и не разводило Эренбурга и Замятина. Идя к тому, чтобы стать действительно «советским писателем», Эренбург нуждался в моральной опоре и находил ее в первых шагах Испанской революции, в корреспондентской работе для «Известий», в роспуске РАППа. А Замятин, решив, что ему нет места в СССР, не сжигал мостов, сохранял советский паспорт и, общаясь в Париже с давно эмигрировавшими друзьями-художниками, был очень сдержан и корректен в официальных политических высказываниях.

1668

Савич А. Я.Минувшее проходит предо мною…: Из воспоминаний. С. 88.

Мы не располагаем сведениями о встречах Эренбурга с Замятиным после 1932 года [1669] . В ответном письме Эренбурга Замятину в марте 1930 года были невеселые слова о Париже кризисного времени:

«Здесь скучновато, а главное для нашего брата весьма неуютно. Я работаю, пишу. Теперь нечто вроде ублюдочного романа: борьба за рынки, спички, хлопок и пр. [1670] Читали ли Вы отрывки, довольно жалко подобранные, из моей последней книги „10 л. с.“? Хотел там передать ужас перед машиной, по форме найти жанр средний между романом и репортажем. Было это в „Кр<асной> Нови“ [1671] . Жаль, что не могу послать Вам книгу. Не теряю надежды скоро с Вами лично повидаться и вволю поговорить!» [1672]

1669

Парижская скульпторша, давняя знакомая Эренбурга Дарья Гамсараган рассказывала Дж. Рубинштейну в 1980-е гг., что помнит, как видела где-то в Париже в то время Замятина и Эренбурга стоящими врозь и лишь посматривающими друг на друга (сообщено Рубинштейном в 1996 г.).

1670

Имеется в виду не публиковавшийся на родине автора роман «Единый фронт» (издан единственный раз в 1930 г. в Берлине).

1671

Красная новь. 1929. № 9–10.

1672

П1. С. 593.

А ровно через два года оказалось, что разговора не получается. Почему? — остается лишь гадать. Может быть, при контактах не только литературных, но и человеческих выявилось слишком заметное несовпадение натур. (Так было у И. Г., например, при встрече в Париже — после переписки и знакомства в Ленинграде — с М. Слонимским, писателем, конечно, куда менее значительным, который написал из Парижа К. Федину: «Эренбург милый, но мы с ним так не сошлись во вкусах, как нельзя больше» [1673] .) Может быть, со временем прояснились важные политические или человеческие расхождения либо еще что-то. Говоря в первой части об эренбурговском замысле романа «День второй», мы цитировали письмо Замятина в Ленинград 1 августа 1932 года с юга Франции — он явно был в курсе планов эренбурговской поездки в Сибирь, но грустно-ироничный тон (и выражение «Анатоль Эренбург», и слова о том, что «каждому своя Ривьера») — говорит о внутреннем скепсисе. «В Париже, — рассказывает А. Я. Савич, — Замятин как-то быстро потерял себя. Он все писал и никак не мог дописать своего „Аттилу“. Все больше сближался с русскими эмигрантами, подружился с Юрием Анненковым. Мы виделись реже и реже» [1674] . Это свидетельство из окружения Эренбурга, а вот свидетельство совсем с «другого берега», оно дополняет картину — Н. Н. Берберова, знавшая Замятина в Петрограде начала 1920-х, вспоминая случайную встречу с ним в Париже (июль 1932 года), написала:

1673

ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 71. Ед. хр. 29. Л. 16.

1674

Савич А. Я.Указ. соч. С. 88. Заметим, что с художником Ю. Анненковым, эмигрировавшим из СССР в 1924 г., Замятин был дружен еще на родине (см.: Анненков Ю.Дневник моих встреч: Цикл трагедий: В 2 тт. Т. 1. М., 1991. С. 246–274).