Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
«Тихонов — главный „островитянин“. Вывеска этого поэтического содружества может легко ввести в обман. Островом „островитяне“, пожалуй, являются только в сомнительном море петербургской поэзии, где давно искоренены приливы и отливы. По существу „островитяне“ петербургские традиции стремятся преодолеть, и Тихонов, в частности, поэт материковый. Никаких изоляций нет и не предвидится. Пафос вполне соответствует эпохе <…>. Налицо все приметы хорошей молодости без худосочия и без архаического озорства. Но жаль, что географическое положение „острова“ ограничивает утварь туземцев <…>. Книга же вызывает не сожаления, а надежды. Кроме всяких соображений (первая, да еще в Петербурге и пр.), в ней много просто хороших строф».
(В качестве иллюстрации Эренбург полностью привел текст стихотворения «Мы разучились нищим подавать…».) Вместе с тем в рецензии приводились примеры очевидного влияния на Тихонова стихов Мандельштама и Гумилева и отмечалось недостаточное внимание к работе москвичей (Маяковского, «Центрифуги» и Есенина). А. С. Ященко получил на эренбурговскую рецензию, кажется, один только отклик — в письме (от 12 декабря 1922 года) уже вернувшегося из Германии в Россию прозаика И. Соколова-Микитова. Отклик этот особенно впечатляющ теперь, когда представление о масштабе ценностей русской поэзии XX века более или менее устоялось: «<…> свинство печатать такие порожниерецензии о русскомпоэте Тихонове (в седьмой книжке — Эренбургова): Тихонов стоит тысячи Пастернаков и Мандельштамов» [1693] …
1693
Русский
Отношение Эренбурга к стихам Тихонова в 1922 году оставалось доброжелательным, хотя и не восторженным. 25 ноября 1922 года он писал Елизавете Полонской (в письмах к ней Эренбург, пожалуй, наиболее откровенен): «Стихи Тихонова мне нравятся, но в них есть одно плохое: какой-то arri`ere-ga^ut [1694] акмеизма. После стихов московских — Пастернака или даже Асеева стих (материал) порой пресен. Но думается, он (т. е. Тихонов) еще сильно переменится» [1695] . В письме Полонской 7 января 1923 года, заметив, что «очень хорошие стихи пишет Тихонов», Эренбург с совершенно иным пылом сообщает: «Вышла „Темы и вариации“ Пастернака. Я брежу ею» [1696] . В письме от 23 августа 1923 года Эренбург возвращается к теме «Пастернак — Тихонов»: «Лучше Пастернака ничего не может быть! Тихонов при всех достоинствах в поэзии „корыстен“ (термин, кажется, шагинянский [1697] ), как самый закоренелый новеллист» [1698] .
1694
Привкус (франц.).
1695
П1. С. 223.
1696
Там же. С. 244.
1697
В многочисленных литературно-критических статьях М. С. Шагинян 1921–1922 гг., собранных в ее книге «Литературный дневник» (М.; Пг., 1923), этот «термин» не встречается.
1698
П1. С. 304.
Эренбург не ограничивается добрыми высказываниями; как всегда, он готов оказать коллеге помощь в части выпуска книг в Берлине (10 марта 1923 года, советуя Полонской напечатать сборник в берлинском «Книгоиздательстве писателей», пишет: «Да, передай Тихонову, что это же и<здательст>во предлагает ему издать для заграницы книгу („Брагу“ или другую комбинацию из 2 книг) на тех же условиях, т. е. 10 %» [1699] ).
Характерное для тогдашнего Эренбурга противопоставление петербургской и московской поэтических школ владело им еще долго. В письмах 1923 года его отношение к поэзии Тихонова конкретизируется. Предельно четко оно выражено в письме Полонской 21 апреля 1923 года: «Прекрасен „Хам“ Тихонова. Баллад не люблю» [1700] . Фактически это оценка «Браги». Между тем из ее 52 стихотворений наибольший успех выпал на долю именно баллад [1701] , но Эренбург принял лишь библейскую поэму «Хам». Глухо промолчал он и о второй поэме из «Браги», где автор, увязав сызмальства обожаемую им восточную экзотику с погубившей в итоге его дар политической конъюнктурой, приписал индусскому мальчику Сами восторженное отношение к русской революции и к Ленину. Именно баллады из «Браги» и поэма «Сами» были канонизированы в советскую эпоху [1702] , а вот «Хам» с 1922 года по сей день не переиздавался ни разу!
1699
Там же. С. 264.
1700
Там же. С. 272.
1701
Вообще в Петрограде начала 1920-х гг., где поэтическим мэтром почитался Н. С. Гумилев, балладами увлекались широко; пожалуй, инициатором возрождения этого жанра был (еще до Тихонова) юный Владимир Познер (из огромного количества познеровских баллад опубликовано лишь несколько). Близость баллад Тихонова к познеровским (наиболее характерный пример — баллады о дезертире обоих авторов) была очевидна современникам, но сам Тихонов в «Устной книге» (1978 г.), говоря о начале 1920-х гг. и рассказывая о Гумилеве и о своих тогдашних коллегах, имени Познера даже не упомянул. Заметим, что постоянный адресат эренбурговских писем Елизавета Полонская в ту пору также сочиняла баллады, пользовавшиеся несомненным успехом (в частности — у Серапионов).
1702
Эту канонизацию Эренбург в итоге принял. В мемуарах он дважды цитирует хрестоматийные строчки из «Баллады о гвоздях» (ЛГЖ. Т. 1. С. 361; Т. 3. С. 385). «Мы действительно стали гвоздями… Это воистину особое племя», — пишет Эренбург о части своего поколения, которое выжило, пережив все (Там же. Т. 3. С. 385). Любопытно, что примерно так же говорила Ахматова: «Мы железные. Те, которые не железные, давно погибли» (Об Анне Ахматовой. Л., 1990. С. 499).
И дальше поминая «Хама» добрым словом, Эренбург высказывался о новых поэмах Тихонова (например, в письмах Полонской 2 и 9 февраля 1923 года: «Кланяйся от меня Серапионам. Они хорошие, особливо их иудейская часть + Зощенко и Тихонов (стихи о Хаме очень тяжелые — приятно даже до одышки)» и «„Хам“ Тихонова — здорово. Прекрасный тяжеловоз» [1703] , а потом 10 апреля 1924 года: «Новая поэма его мне показалась менее „всурьез“, нежели „Юг“. (Это и хорошо!)» [1704] ).
1703
П1. С. 251, 257. Отметим, что и в тыняновском кругу поэмы Тихонова ценили высоко (см.: Гинзбург Л.Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002. С. 370).
1704
П1. С. 331. О «новой поэме» — см. ниже, примеч. 34. Цикл стихов «Юг», написанный в 1923 г., вошел в книгу Тихонова «Поиски героя» (1927); Эренбург знал его до публикации.
Внятных отзывов Тихонова о литпродукции Эренбурга не сыскать [1705] даже в его воспоминаниях об Илье Григорьевиче [1706] (вполне, впрочем, пустопорожних). Из высказанного до первой личной встречи писателей известна фраза Тихонова в письме Льву Лунцу (2 февраля 1924 года): «Ждем Эренбурга. „Великий имитатор“ прибудет через неделю» [1707] . О несколько задержавшемся приезде Эренбурга в Питер Тихонов знал от Полонской. Что же касается «великого имитатора», то прозвище (авторство его принадлежало отнюдь не Тихонову, а, скорей всего, Шкловскому [1708] ) имело хождение среди Серапионов и было реакцией на беспрецедентную плодовитость Эренбурга-прозаика в общем-то в ущерб художественному
1705
Разве что о публицистике времен Отечественной войны; об этом позже.
1706
Тихонов Н.Выдающийся борец за мир // Воспоминания об Илье Эренбурге. М., 1975. С. 157–177.
1707
Новый журнал. Нью-Йорк, 1966. № 83. С. 164.
1708
Шкловский В.Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 200.
Первая встреча Эренбурга и Тихонова датируется 2 или 3 марта 1924 года (2 марта, приехав в Петроград, Эренбург сообщил Полонской в записке: «Болит голова, если пройдет, вечером приду к Серапионам»; о том, что «голова прошла», свидетельствует Б. М. Эйхенбаум, заставший Эренбурга в тот же день у Е. И. Замятина [1709] ). 9 марта 1924 года Тихонов точно был в Зубовском институте на чтении Эренбургом глав из его нового романа «Любовь Жанны Ней» («Народу было невероятно много, — записано в дневнике Б. М. Эйхенбаума, где перечислены многие из присутствовавших, Тихонов в том числе. — Эренбурга обстреливали, но он очень умно отвечал» [1710] ). Возвращаясь из России на Запад, Эренбург написал из Риги 24 марта 1924 года М. М. Шкапской: «Привет от меня Тихонову» [1711] , — это единственный переданный им привет. А через две недели, подводя итог питерских встреч, Эренбург признался Полонской: «Публика у вас в Питере хорошая. Лучше всех Тихонов». В этом выделении Тихонова сказалась не только пылкая способность Н. С. очаровывать собеседников [1712] , но и скрытая обида Эренбурга на «обстреливавших» его слушателей в Зубовском институте (Тихонова среди «обстреливавших» не было).
1709
Хронику пребывания Эренбурга в Петрограде см.: Попов В., Фрезинский Б.Илья Эренбург в 1924–1931 годы. СПб., 2000.
1710
Филологические записки. Вып. 10. Воронеж, 1998. С. 214.
1711
П1. С. 328; см. также: Письма Ильи Эренбурга к Марии Шкапской (Берлин — Париж, 1921–1925) / Публ., вступ. ст. и комм. Б. Я. Фрезинского // Диаспора. СПб., 2002. Вып. 4. С. 511–583.
1712
Сошлюсь на критически относившуюся к Тихонову вдову Мандельштама: «Он умел покорять людей <…>. О. М. тоже попал под очарование Коли Тихонова, но это длилось не долго» ( Мандельштам Н. Я.Воспоминания. М., 1989. С. 224). Не долго — т. е., как следует из контекста мемуаров Н. Я., с начала 1920-х до 1929–1930 гг. (т. е. период сердечного отношения к Тихонову и Эренбурга). Заметим, что в конфликте Мандельштама с А. Г. Горнфельдом (1929 г.) Пастернак, судя по его письму к Тихонову, был явно не на стороне О. Э. ( Пастернак Б.Собрание сочинений: В 5 тт. Т. 5. М., 1992. С. 277).
Впрочем, через 37 лет, дойдя в мемуарах «Люди, годы, жизнь» до 1924 года, Эренбург написал: «В Ленинграде я познакомился со многими писателями, которых раньше знал только по книгам, с А. А. Ахматовой, Е. И. Замятиным, Ю. Н. Тыняновым, К. А. Фединым, М. М. Зощенко». Имя Тихонова в список не попало — перечислены лишь те, чьи книги Эренбург по-прежнему считал значительными (отмечу, что эта фраза обнаружена мною среди черновиков; в беловом же, опубликованном варианте главы, где содержится рассказ о приезде в Москву в 1924 году и о поездке в Киев, Харьков, Гомель и Одессу, — о Питере вообще ни слова! [1713] )… Правда, в главе о Москве 1920–1921 годов, говоря про молодую интеллигенцию, принявшую Октябрьскую революцию и в то же время полную сомнений, Эренбург вспоминает ранние стихи Тихонова наряду с прозой Вс. Иванова, Пильняка, Малышкина, Н. Огнева [1714] …
1713
Дело тут, конечно, не в Тихонове, а в последующем отношении к нему; аналогично произошло и с Е. И. Замятиным (подробнее см. выше, главу «Эренбург и Замятин…»).
1714
ЛГЖ. Т. 1. С. 391.
2. «Дорога» и «Поиски героя»
В 1924 году суждения о Тихонове перекочевали в письма Эренбурга к Шкапской:
10 апреля:«Спасибо за поэму Тихонова [1715] . Вещь хорошая, но „Юг“ куда и куда больше обещает. Думаю, что он пойдет дальше от „Юга“»;
3 ноября:«Как Тихонов? Как его стихи (оч<ень> люблю!)»;
3 декабря:«Очень растроган тем, что и болящая не поленились переписать мне поэму Тихонова [1716] . Стихи его мне очень понравились: свежестью, терпкостью и при всем осознании новой post-пастернаковской формы своей тихоновской мужественностью. Скажите ему еще раз, что он прекрасный поэт, и добавьте это всяческими приветствиями. Жаль, что пропало письмо Л. М.
26 января 1925 года:«Еще раз перечел Тихоновскую поэму. Она прекрасна и Вы бесконечно трогательны, что способствовали моей с нею встрече» [1717] .
1715
Речь идет либо о поэме «Шахматы» (1923 г.), либо, скорее, о законченной 23 марта 1924 г. и посвященной событиям октября 1917 г. в Петрограде поэме «Лицом к лицу», которая, как кажется, не должна была вызвать у Эренбурга большого энтузиазма — во всяком случае, еще не опубликованный цикл стихов Тихонова «Юг» (1923) был ему несомненно симпатичнее. Тихонов тогда охотно знакомил друзей со своими новыми, ненапечатанными произведениями.
1716
Имеется в виду законченная в ноябре 1924 г. поэма «Дорога», тематически посвященная осуществленному летом 1924 г. путешествию Тихонова по Военно-Грузинской дороге.
1717
Цитаты из писем к Шкапской см.: П1. С. 334, 336, 376–377, 392.
Эренбург всегда радостно знакомил друзей с новинками литературы и искусства, которые произвели на него сильное впечатление. Поэма Тихонова «Дорога» была среди таких произведений. В 1924 году, перебравшись из Берлина в Париж, где оказалось значительно больше русских эмигрантов, чем в 1921-м, когда Эренбурга выслали по доносу, И. Г. познакомился и подружился с молодыми русскими стихотворцами из «Палаты поэтов». «Палата», созданная в Париже в 1922 году Довидом Кнутом, включала Бориса Поплавского, Бориса Божнева, Сергея Шаршуна, Александра Гингера и Валентина Парнаха. (У Эренбурга сохранилась книга Д. Кнута «Моих тысячелетий» с дарственной надписью, дружеское знакомство подтверждающей: «Илье Григорьевичу Эренбургу с глубоким уважением. Дов. Кнут. Париж, 27-го июня 925 г.».) Вот этому кружку Эренбург и дал прочесть еще не напечатанную поэму Тихонова «Дорога».