Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
«Он ни с кем не знался, не считал себя эмигрантом и жил в надежде при первой возможности вернуться домой. Не думаю, чтобы он верил, что он доживет до такой возможности, но для него слишком страшно было окончательно от этой возможности отказаться <…>. Он был наигранно оптимистичен, говорил, что необходимо „переждать“, „сидеть тихо“, что некоторые животные и насекомые знают эту тактику: не бороться, а притаиться. Чтобы позже жить. <…> Я вдруг поняла, что жить ему нечем. Что писать ему не о чем и не для кого, что тех он ненавидит, а нас… немножко презирает. И я думала: если ты здесь, то скажи об этом громко, не так, что с тобой случилось, как тебя мучили, русского писателя, как тебя довели до отчаянья, и сделай открытый выбор. Нет, я это сказать не посмела: мне было жаль его. Доживай и молчи. Это было теперь его тактикой» [1675] .
1675
Берберова Н.Курсив мой: Автобиография. М., 1996. С. 341–342.
К сказанному, пожалуй, стоит добавить строки о Замятине Зинаиды Шаховской, эмигрантки совсем иной судьбы:
«Замятин был умен и, несмотря на свою уклончивость от сношений с эмигрантами, как-то
Есть, не знаю насколько точное, свидетельство, что Замятин бывал в Париже на заседаниях Международного конгресса писателей в защиту культуры (июнь 1935 года) [1677] , в подготовке которого важную роль сыграл Эренбург. Не очень надежный мемуарист, Ю. Анненков, пишет, что в дни конгресса катал по Парижу в своей машине Замятина с делегатом конгресса Б. Л. Пастернаком [1678] …
1676
Шаховская 3.В поисках Набокова: Отражения. М., 1991. С. 243–244.
1677
Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. Т. 2. М., 1992. С. 322 (статья В. А. Туниманова).
1678
Анненков Ю.Указ. соч. Т. 1. С. 281.
Когда в марте 1937 года Замятина хоронили в предместье Парижа Тие, Эренбург находился в Испании…
С тех пор имя Замятина не упоминается ни в переписке, ни в эссеистике Эренбурга, нет его и в мемуарных главах «Книги для взрослых» (1936). А два упоминания в мемуарах «Люди, годы, жизнь» — бессодержательны (в ремизовской главе Замятин и Щеголев названы в качестве кавалеров Обезвелволпала, а в главе о Тынянове, написанной по настоянию Каверина уже после завершения основного свода шести книг мемуаров, имя Замятина замыкает перечень прозаиков старшего поколения, которых знал Эренбург). Удивительно, пожалуй, даже не то, что Замятину не посвящена персональная глава, как Белому, Ремизову, А. Толстому или Тынянову, или хотя бы развернутый абзац, как Бунину или Пильняку, — удивительно то, что даже там, где речь идет явно о Замятине, Эренбург предпочитает безымянную форму (так, рассказывая о том, как ему были приятны хвалебные отзывы о «Хуренито», Эренбург вспоминает, что о его романе «одобрительно отозвались некоторые писатели Петрограда, которых я ценил» [1679] , — но ведь это был прежде всего Замятин, поскольку отзывы Шкловского и особенно Тынянова были куда скромнее, критичнее, да и ценил этих писателей тогда Эренбург куда меньше).
1679
ЛГЖ. Т. 1.С. 409.
Следует сразу сказать, что не имеет смысла искать причину такого умолчания в превентивной цензуре — портретные главы Эренбург посвящал и таким лицам, одно упоминание которых в сколько-нибудь положительном контексте в те годы казалось немыслимым, — Савинкову, А. Жиду, Ремизову, «троцкисту» Истрати, нереабилитированному Бухарину (эту главу так и не разрешили к печати), да и глава о Пастернаке была написана в пору, когда его имя в положительном контексте не проникало на страницы советских изданий, так что Эренбургу пришлось обращаться к Хрущеву за разрешением ее напечатать.
Точно так же ничего не объясняют предположения о возможной ссоре Эренбурга с Замятиным в Париже — очень резкие ссоры с Волошиным, А. Толстым или Пильняком не помешали Эренбургу доброжелательно о них написать, как и политические расхождения с А. Жидом или ссора и даже сцена с пощечиной от Бретона не помешали появлению их имен в мемуарах Эренбурга.
Здесь было что-то иное. Может быть, в чем-то напоминающее ситуацию с Л. Д. Троцким, у которого Эренбург жил в Вене в 1909 году, но, рассказывая об этом, не счел возможным назвать его имени [1680] (Троцкий Эренбургу по-человечески оказался не близок, но писать об этом в пору, когда имя всемирно знаменитого революционера было в СССР залито потоками грязи и клеветы, он не считал допустимым). Думаю, что в пору, когда книги Замятина были в СССР под строжайшим запретом, а само его имя значилось в списке злобных врагов страны, Эренбург не мог себе позволить повествование о нем в духе Н. Н. Берберовой (в человеческом, не идеологическом смысле), а написать о Замятине, обходя то не известное нам, что развело его с Е. И. с Париже [1681] , Эренбург тоже не захотел — вот он и выбрал форму глухого умолчания.
1680
Там же. С. 77.
1681
Это могли быть и какие-либо откровенно ироничные реплики по поводу, например, «Дня второго» или другой тогдашней литпродукции Эренбурга, которые сильно его задели, так что, говоря о Замятине, он никак не мог этого обойти. А с другой стороны, в 1960-е, когда в СССР все написанное Замятиным было под строжайшем запретом, такие упоминания Эренбург не считал для себя политически допустимыми.
VIII. Какие были надежды! [**]
(Илья Эренбург — Николаю Тихонову: 1925–1939 и о Николае Тихонове: 1922–1967)
Кажется, что время жестоко к прошлому. Оно на самом деле всего лишь безжалостно. Жестоки люди, они же — сентиментальны, забывчивы, самоуверенны, непонятливы, изредка мудры.
Советское прошлое (в частности — литературное), выражаясь ненаучно, еще не устаканилось. В бранном хоре высказываний на его счет различимы и голоса апологетов, но о выверенности суждений говорить пока не приходится. Есть времена, которые выбирают, — таковы времена для изучения. Ожидать общественного умиротворения к нашему XX веку — дело долгое, можно не дождаться. Надеяться, публикуя новые материалы о недавнем, на внутренний отклик чувствующих отошедшую эпоху, — не совсем беспочвенно, хотя число нечувствующих (по незнанию или нежеланию) не уменьшается…
**
Впервые: Вопросы литературы. 2003. № 3. С. 226–257.
Только однажды я видел Эренбурга и Тихонова рядом — 4 сентября 1967 года, на Новодевичьем кладбище. Эренбург лежал в гробу, обитом положенным
1683
Только две грани эренбурговской жизни Тихонов в тогдашнем интервью «Литературной газете» выделял как бесспорные: «Прощаясь в эти дни с Ильей Григорьевичем, мы с благодарностью думаем и о его борьбе с фашизмом, и о его страстной борьбе за мир» (6 сентября 1967 г.).
Но вернемся на 45 лет раньше.
1. «Орда» и «Брага»
1922 год отмечен взлетом в литературной судьбе многих молодых русских писателей, в частности — Ильи Эренбурга и Николая Тихонова [1684] . У Эренбурга в начале 1922-го вышел в Берлине роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито», сделавший в общем-то известного поэта и публициста знаменитым прозаиком. А у Тихонова в Петрограде вышли тогда две первые книги стихов («Орда» и «Брага»), сделавшие неизвестного автора очень многообещающим поэтом. Надо признать, что первый роман Эренбурга и те стихи Тихонова остались их вершинами соответственно в художественной прозе и в поэзии.
1684
Почти шесть лет возрастной разницы между ними тогда были существенными, и Эренбург в 1920-е годы относил Тихонова к молодому, литературно сформировавшемуся в пору революции поколению. Потом, понятно, эта разница стерлась.
Именно в 1922 году Эренбург и Тихонов познакомились заочно: живя в Берлине, Эренбург получил из Питера от своего давнего друга Елизаветы Полонской посылку с новыми поэтическими сборниками и среди них — тихоновскую «Орду» [1685] ; видимо, с той же посылкой было отправлено и письмо Тихонова. Фрагменты этого письма напечатаны со ссылкой на личный архив автора [1686] (надо полагать, по сохранившимся черновикам); публикаторами письмо датировано приближенно: 1920-ми годами. Оно содержит изложение «манифеста» поэтической группы «Островитяне» [1687] (Н. Тихонов входил в нее, в качестве лидера, наряду с К. Вагиновым, С. Колбасьевым и П. Волковым [1688] ). То, что письмо отправлено в 1922 году, следует из простого соображения: эренбурговская рецензия на «Орду» [1689] , написанная тотчас же по получении от Полонской книжек, свидетельствует о знакомстве рецензента с этим «манифестом» [1690] , нигде ранее не печатавшимся. Опубликованные фрагменты письма Тихонова не содержат материалов личного порядка и суждений о работе Эренбурга — фактически это некая справка об «островитянах», излагающая их позицию; начала переписке Тихонова и Эренбурга то письмо не положило.
1685
См. ответное письмо Эренбурга Полонской от 21 июня 1922 г.: П1. С. 180.
1686
Дружба народов. 1986. № 12. С. 262–264. Публикация В. Тихоновой и И. Чепик.
1687
В «Устной книге» (Тихонов Н.Собрание сочинений: В 7 тт. Т. 6. М., 1986. С. 25) рассказывается: «Мы выпустили даже что-то вроде манифеста, который напечатал Эренбург в Праге»; Эренбург впервые побывал в Праге в 1923 г., но эта публикация остается неизвестной. Следует иметь в виду вообще большое количество неточностей в достаточно пустопорожних радиорассказах Тихонова, составивших его «Устную книгу» (наиболее содержательным в ней является рассказ о 1920-х гг.). См. также: Дмитренко А. Л.К истории содружества поэтов «Островитяне» (машинописный альманах) // Русская литература. 1995. № 3. С. 215–223.
1688
В «Устной книге» утверждается, что группа «Островитяне» была создана уже после выхода книги стихов Тихонова «Орда», между тем на «Орде» значится: «Издательство „Островитяне“» (т. е. издательство группы). Отметим, что в письме к Лунцу (октябрь 1923 г.) Тихонов называл среди участников «Островитян» и Е. Г. Полонскую (см.: Новый журнал. Нью-Йорк, 1966. № 82. С. 174); состав группы был достаточно размыт, входили в нее и некоторые ученики Гумилева из «Звучащей раковины».
1689
Новая русская книга (дальше при ссылках: НРК). Берлин, 1922. № 7. С. 11.
1690
В частности, рассуждения об «островной» и «материковой» поэзии. Заметим, что название издательства «Островитяне», указанное на титуле книги Тихонова, само по себе информации о группе не несло.
21 июня 1922 года, сразу по получении бандероли Полонской, Эренбург сообщил ей: «Книги пока только проглядел, но уж многое в „Орде“ определенно понравилось. О ней (а может, о всех) напишу» [1691] , а через день подтвердил это в письме редактору журнала «Новая русская книга» А. С. Ященко: «Я получил несколько сборников стихов из Петрограда, и об одном из них, „Орде“ Николая Тихонова, напишу для Вас заметку и привезу» [1692] . Кратенькая рецензия Эренбурга на «Орду» была напечатана уже в июльском номере журнала. Вот ее основные соображения:
1691
П1. С. 180.
1692
Там же. С. 181. Впервые: Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О.Русский Берлин 1921–1923. Paris, 1983. С. 148 (дальше при ссылках: Русский Берлин 1921–1923). В письме Ященко от Пильняка, написанном через четыре дня, говорилось: «Еще два талантища появилось в России» (Там же. С. 198) — одним из них назывался Тихонов. В итоге сам Ященко в обзоре «Литература за пять истекших лет» упомянул Тихонова — «революционного поэта, с талантом оригинальным и сильным» (НРК. 1922. № 11–12. С. 7).