Оберег для невидимки
Шрифт:
Рихард изумленно смотрел на своего брата и друга: каким-то немыслимым образом за неполную неделю тот изменился до неузнаваемости. Что сделала эта таинственная незнакомка с лихим повесой, скептиком и грубияном? Как могла она за такой короткий период изменить мировоззрение прожженного эгоиста и циника?
Нет, здесь не чувствовались ни влюбленность, ни обожание, ни страсть. Но глубокое признание и чувственность, несвойственная кузену. Обеспокоенность судьбой незнакомки и душещипательная братская забота — вот что смутило Морана и поселило в душе жгучее любопытство. На его памяти не было такого никогда, чтобы виконт Карре так убежденно отстаивал имя женщины.
— Вылечишь глаза и можешь возвращаться за кем угодно, — твердо и тихо произнес его сиятельство, сжав руками предплечья виконта. — Хоть весь трактир забирай! Но сейчас ты сядешь в эту демонову карету и поедешь дальше. Без препирательств и истерик. Ты меня понял?
Леонард стоял, опустив голову, и только желваки перекатывались на его щеках от напряженной внутренней борьбы.
Тронулись в путь. Настойчивость виконта немедля вернуться за загадочной Анной не поддавалась объяснению и искренняя тревога об этой «женщине в черном» невольно передалась и Рихарду. Чем дальше, тем смятение в душе только нарастало. Заставляло вновь и вновь возвращаться мыслями к незнакомке. Моран продолжал прокручивать в голове тяжелый разговор с кузеном и вдруг, придержав лошадь, оглянулся назад. Смутное чувство потери чего-то важного, оставленного там, на постоялом дворе «Усталый путник» посетило внезапно, уколом в сердце, призывающее немедля развернуть своего черногривого Ахалаша и нестись во весь опор обратно… спасать, вызволять, выручать. Благодарность за друга? Может быть.
И только обещание главе рода Карре как можно быстрее доставить сына домой останавливало его от неблагоразумного шага. Все это блажь, усталость и дурное настроение. Да, именно так! А еще почему-то появилось сильное — просто до зуда в ладонях — желание вытрясти из Карре-младшего рассказ о… Как он её назвал? Сестра милосердия? О ней! Во всех подробностях!
Часть 2
Глава 1
Немного здравого смысла,
немного терпимости,
немного чувства юмора,
и можно очень уютно устроиться
на этой планете.
(Сомерсет Моэм)
«Хлип-чав, хлип-чав, хлип-чав…»
Ночная вылазка до колодца грозилась оставить меня босой навсегда. Натянув холщевые мешки на ноги, надеялась хоть немного сохранить мокасины от гибели. А сверху все льет и льет нескончаемым потоком. Очередная помывка в бане двум женщинам грозила накрыться медным тазом из-за так некстати закончившихся запасов воды. Тельма с утра планировала впрячься в возок с двумя деревянными бадьями, но уступила настойчивому предложению постоялицы о помощи и, благословив на их наречии, выпустила ее за порог на водяной промысел.
Тяжелые капли, падая сверху, нещадно лупили по макушке, прикрытой капюшоном. Ладони холодил металл ручки небольшой деревянной тачки. Ноги разъезжались по скользкой жиже на дороге. Облепленные мокрой землей «бахилы» только усложняли передвижение. Но замшевую обувь было жалко отдавать
— Хватит, голуба, на сегодня, — сжалилась старушка, закрывая за мной калитку.
— А сколько надо ещё… до верха?.. — спросила, переведя дыхание.
— Бадеек десять, — «обрадовала» хозяйка, переливая жидкость из этих самых бадеек в объемистую тару под навесом у баньки.
Коса растрепалась, и мокрые пряди, выбившись из-под капюшона, прилипли к щекам, раздражая. Несколько раз сжала и разжала кулачки, разминая скрюченные пальцы.
— Черт, мозоли натерла. — Нащупала волдыри на ладонях. — Перчатки бы.
— Чего нет, того нет, — хмыкнула ведьма, накрыла деревянной крышкой бочку и мягко подтолкнула меня в спину по направлению к крыльцу.
— Надо было у милорда прихватизировать за компанию с плащём, — проворчала, сетуя на свою недальновидность.
— Мазь дам — усохнут за день твои мозоли.
— Я на чердаке видела мешки сложенные, на парусину похожи. Можно попробовать из одного рабочие рукавицы сшить.
— А мы, простые люди, как-то вот всю жизнь голыми руками обходились, — получила я этакий упрек на заботу о нежной коже, не видавшей грубой работы.
— Но если есть возможность немного поберечь себя, почему бы не воспользоваться ею? На огороде с бурьяном бороться или… Да в тот же лес, дикоросы рвать. Крапиву там всякую…
— Тоже верно, но есть травы, собираешь их, режешь в кровь пальцы. А они, травы эти, любят, когда руки к ним касаются ничем не прикрытые. Ножом, серпом если — до дома не донесешь. Почернеют листья, умрут.
— Ну, это тоже можно объяснить, как реакция сока на железо… Тш-ш, слышали? — Сквозь шум дождя донесся с улицы неясный звук.
— Что? — Тельма обернулась от печи и тоже прислушалась.
— Будто под дверью кто пищит… Вот опять!
Знахарка, махнув мне полотенцем с плеча «Спрячься», пошла смотреть. Я же, успев переодеться в сухое платье-рубаху, юркнула в клетушку за занавеской. Входная дверь открылась и тут же закрылась. Удивленно высунула нос из своего укрытия.
— Никак к тебе гость! — раздался веселый голос хозяйки из сеней.
«Кто?»
Заморгала глазами и охнула пораженно, когда в комнату, мокрый насквозь, с опущенными ушами и несчастными глазами вошел старый знакомый!
— Мурзик! Как же ты меня нашел?
— Он у меня часто бывает. Но в этот раз уж точно к тебе бежал. Вишь, даже ливня не испугался. Любовь, она такая… — отозвалась ведьма, подавая мне тряпицу.
Завернула в неё усатого и, промокая влажную шерстку тканью, присела ближе к печке сушить поклонника. Женщина же с доброй усмешкой принялась накрывать поздний ужин.
— Останешься с нами? — спросила взъерошенного после массажа котейку, спуская с рук. — Мне целый чердак от щедрот отломился. Ух, заживем!