Оберег для невидимки
Шрифт:
— Что? Нет! — Пациент аж глаза вытаращил от напраслины. — Это! — Указал пальцем на свой правый глаз.
До чего же громкие они все, эти деревенские!
— Тю-ю, ячмень? — разочарованно протянула бабка.
— Так и что? Мне ж на смотрины! Что ж я, порченым к невесте пойду? Вчера был красавец писаный, а завтра с гноюкой на роже?
Господи, дай мне сил не заржать в голос!
— Иди сюда, — поманила ведьма хлопца, — встань лицом к оконцу.
— Ты только… чтоб быстро прошло сделай.
— Конечно, — заверила ведьма несчастного, подходя вплотную. — Голову наклони.
— Средством самым лучшим!
— Лучшее
— И это… больно не будет?
— Нет, что ты! — успокоила она рыжего и ка-ак плюнет смачно ему в глаз! И скрученную фигу туда же. — Ячмень, ячмень, на тебе кукиш — купи топорок, отруби себе голову поперек. Все! Отцу поклон передавай.
Рыжий ошалело взирал на Тельму с высоты своего роста и хлопал ресницами. А я медленно и тихо поползла к себе на чердак, держась за живот, боясь скатиться в истерику со слезами от еле сдерживаемого смеха.
Глава 2
— Ну, черт знает что! У меня, можно сказать,
первый раз в жизни прекрасное настроение,
почти на носу личное счастье, а здесь «Трах-бах, Вася»!
(х/ф «Суета сует»)
Поездка в Злавику стала для меня настоящим испытанием на прочность и нервы.
Немного взволнованная предстоящим путешествием, не знала, чем занять руки. Пока Тельма выбирала себе гардероб для «выхода в свет», я раза три причесалась, пару раз пересчитала отложенное в дорогу серебро, столько же — проверила все ставни на предмет закрытия и даже успела сбегать к козе, удовлетвориться прочностью замка на калитке загона. С минуты на минуту должен был подъехать трактирщик.
— Прохладно на улице, — забежав в дом, поежилась, — ветерок неприятный.
Старушка нахмурилась, задумчиво глядя в сундук. Потом перевела взгляд в мою сторону и досадливо поджала губы.
— Околеешь, пока доедем.
— Что делать? — спросила чуть не плача и плюхнулась на лавку.
Ведьма пожевала губу, размышляя над проблемой, и решительно извлекла из своих закромов пышную юбку из тяжелой ткани с широкой вышивкой по подолу. Облачилась в неё. Расправила любовно ладонями складочки.
— Уже думала не будет случая надеть, — с трепетом в голосе произнесла знахарка. — К ней еще кринолин когда-то шел. Мужу покойному уж больно не нравился этот жесткий подъюбник. И как-то раз в порыве… В общем сжег он его.
Женщина махнула рукой и отвернулась, скрывая смущение. Заторопилась нарочито суетливо с выбором верхней части туалета.
Представшая передо мной пожилая дама была похожа на… самоварную бабу-грелку! Я таращилась на это видение в объемных одеждах и не находила слов. Больше всего меня поразила пелерина из мягкой шерстяной ткани с отделкой из черного кружева и глубоким капюшоном. Венчала ансамбль модницы плоская соломенная шляпка с атласными лентами, завязанными под подбородком в пышный бант.
— А не запаритесь? — ляпнула, что первое пришло на ум.
— Так для кого стараюсь? Будем тебя в этом наряде прятать от ветра.
— О!.. — только и способна была выдать на блестящую идею гениальной старушенции.
— Тельма! — с улицы наконец раздался зычный голос Дорана, и ведьма, прихватив плетёную кошёлку, поспешила
И стояла я у транспортного средства, пока Тельма карабкалась внутрь, и во все глаза рассматривала раритетную для моего мира конструкцию на четырех колесах. Фаэтон? Нет, коляска четырехместная, запряженная парой лошадей, с откидным верхом! Коричневая кожа мягких сидений. Изогнутые дуги-крылья, они же — удобная подножка. Впереди, на высоких козлах, сам хозяин постоялого двора в клетчатом пиджаке, начищенных до блеска сапогах и шляпе с короткими загнутыми полями. Бодр, свеж и… надушен. Да так, что метра за три уже чувствовался аромат тяжелого парфюма.
— Поспеши, Тельма, — поторопил мужчина с кряхтением усаживающуюся на заднем диванчике бабульку, — нам еще в Ливику заскочить надо успеть.
Ведьма на секунду замерла, а потом все так же неспешно расправила на всю ширину «салона» свою необъятную юбку. Да так, что я, устроившись рядом с ней, была полностью погребена под её одеждой. Ноги прикрывал длинный подол из мягкой, но тяжелой ткани, а верхнюю часть согревало «крыло» пелерины. Прижавшись теснее к женщине, блаженно вздохнула.
— Зачем тебе в Ливику? — соизволила поинтересоваться пожилая дама и махнула величественно рукой. — Можешь трогать.
Доран через плечо покосился на неё и хмыкнул, увидев вальяжно устроившуюся знахарку, занявшую добрую часть всего нутра повозки.
— Да за покойником до сих пор никто не пожаловал! — с досадой воскликнул он. — Валяется в погребе, скоро вонять начнет! Меня Одила уже поедом ест, не позволяет его на ледник переложить … рыба, свиные туши, сама понимаешь.
Отчаяние трактирщика вылилось в резкий взмах вожжами. Дернул, стеганул ими по спинам лошадок, и те, обиженно вскинувшись, рванули с места. Нас с ведьмой придавило к спинке сиденья. Из-под копыт животных полетели комья еще влажной земли. Заскрипели рессоры. Обдало конским потом вперемешку с дорановским одеколоном.
— Закопал бы душегуба втихаря где-нибудь под кусточком, и все дела, — посоветовала ворчливо старуха и, почувствовав, как я вся сжалась от неприятных воспоминаний, успокаивающе похлопала меня по коленке.
— Да и закопал бы, если б не господин Фроуд — глава ремесленной артели. — Хозяин «колесницы» озадачено почесал бороду. — Принесла его тогда нелегкая! Записку в тот же день послал в Ливику… и тишина. Ни ответа, ни стражи. Да я ненадолго, заскочу в сыскную канцелярию, отдам секретарю челобитную, и пусть там решают, что им делать с самоубивцем. Ты сама-то надолго собралась в Злавику? — Оглянулся с вопросом.
— С тобой обратно.
— Кабыть не пришлось заночевать в городке, — озадаченно потер подбородок. — Что ж, доедем — обговорим вопрос. — Он кивнул и более до самого первого пункта назначения не проронил ни слова.
А у меня появилась возможность высунуть нос из складок бабулькиного парадно-выходного туалета и оглядеться. Смешанный лес по обе стороны дороги шумел, пел звонкими птичьими голосами, радовал глаз разнообразием трав. То тут, то там вспыхивали огоньками так похожие на наши купальницы маленькие бутончики ярко-оранжевых цветов. Вдруг впереди показались поля, разрезанные кривой линией грунтового тракта. Коляска выехала из тени леса и покатилась по морю хлебов, выступающему из берегов, простирающемуся по земле бескрайним зеленым покровом.