Обнажённые ритмы
Шрифт:
дождинки?
Не падают наземь слова.
4
Негр безгневный,
ты не нужен,
ты как небо
в луже.
Только вдруг
твоя мятежная улыбка
вырастает над тоской бессильной,
как отважный ирис
над трясиной.
Всё равно,
податливый, как глина,
как бы ни был ты смирен и тих,
чудится самой земли мне голос,
если вижу боль в глазах твоих.
МУЛАТКА
Порой
дробится румба под твоей ногой
и еле-еле
выносят ноги вечное похмелье.
Дохнешь слегка —
и вспыхнут ветра синие шелка.
Наверно, ты из глины бешеной
на солнце обжигающем замешана.
Мулатка, помесь ночи с полднем, пью
в душистом кофе с молоком
воображаемую плоть твою.
Твоей улыбки нож отточен так —
хоть убивай им, хоть кроши табак.
Пройдёшь —
и взгляды целой улицы крадёшь.
Как на волнах, качается гамак,
над ним гортанный смех твоих марак.
Вдруг словно бы зарёй багряной
зардеется утроба барабана,
и, пьяной бурей ног своих влекома,
ты громкие с него срываешь громы.
Индейский перец — кожа, мёд — душа,
следы твоих укусов мучат сладко.
Не знаю, ты дурна иль хороша,
но ты сидишь во мне, как лихорадка.
АККОРДЕОН
Когда в руках ты зажат,
все тайны сердца расскажешь;
и негры белы среди
твоих неземных пейзажей.
Я не гляжу, как скользят
пальцы твоею гладью;
ах, она так широка,
что вижу её, не глядя.
В просторах клавиатуры
простор твой не умещается.
Негр сожмёт тебя так,
как сердце негра сжимается.
А чрево твоё — муки негра
в нём похоронены, что ли?
Лишь человек порой
корчится так от боли.
Тело твоё из металла
и древесины просушенной,
когда молчишь; но оно,
оно из плоти, когда тебя я слушаю.
Звуками душу из негра
ты вырываешь, наверно,
вздохнёшь — и отнимешь душу
у негра.
Крики твои — словно дыры,
муками выжженные;
и сквозь отверстия эти
я души негров вижу.
Схожи они с богом ночи,
когда сквозь звёздное сито
он смотрит на землю,
чтобы не позабыть её.
ОБНАЖЁННАЯ НЕГРИТЯНКА С БЕЛЬЁМ
Подолгу поёт цикада
летом в прохладе ветвистой.
Тебя же заметив, и вовсе
остановиться.
Гонят зарю петухи
и кличут ночь, надрываясь,
чтобы не солнцем, а взглядом твоим
наливалась
плодовая завязь.
Сумрак лица твоего
две птицы чёрными чертят крылами.
Ах, твой язык, твой язык —
изжалит сердце его
влажное пламя.
Видишь в повозке негра
на склоне горы?
Песню его выше склона забрасывает
ветра порыв.
Путь в двадцать пять километров
на двадцать станет короче,
лишь он метнет твоё имя
в небо, ждущее ночи.
Так полыхнёт нагота твоя
под взглядом парня смелым,
что можно сигару зажечь
о твоё тело.
Вот и поёт без умолку цикада-
трещотка;
уголь твой не зажжён,
а жжёт как!
Кто знает, зачем поток
тянется к руслам рек?
Не прячь себя: поглядит —
и твой навек.
Хорхе Артель
Я — НЕГР
Я негр от века. Наши раны
и муки расы я пою;
я изливаю скорбь свою
щемящей дробью барабана
и криком ярости в бою.
В обрядах предков,
в ритмах странных
я душу песне отдаю.
Но боль безбрежную мою
туристам белым
на экспорт я не продаю…
ИДЁТ КРАСАВИЦА КАТАНА
По узкой улице Колодца,
по улице крутой,
идёт красавица Катана
за свежею водой.
А на красавицу Катану
завистливо глядят
все негритянки, все мулатки,
все белые подряд.
Да кто бы мог не заглядеться
на свет в её глазах,
на тела тонкую тростинку,
на этот лёгкий шаг.
Когда она идёт к колодцу,
чтобы набрать воды,
вся стать её, как голос флейты,
как чистый свет звезды.
Все франты с улицы Колодца
с неё не сводят глаз,
все франты с улицы Колодца
кричат, разгорячась:
— Ты посмотри, какие ножки!
— И я хочу взглянуть!
— Смотри, как шлепают чанклеты!
— Смотри, какая грудь!
— Смотри, как юбка обнимает
коленки на ходу!
— Эй, негритянка! Где тут церковь?
С тобой венчаться я иду!