Обнажённые ритмы
Шрифт:
глаз,
наш крик, словно капля жидкого золота, чист.
Наша нога,
широка и крепка,
ступает в пыли забытых дорог,
узких для сомкнутых наших рядов.
Мы знаем, где рождаются воды реки,
мы любим реку за то, что она понесла наши
челны под красные небеса.
Наша песня —
словно мускул под тонкой кожей души,
наша песня проста.
Утром несём мы с собою дым,
ночью несём мы с собой огонь
и
хорошо вонзить его в тело врага.
Мы несем с собой кайманов в вязкой грязи
и лук, который заряжен надеждами вместо
стрел,
поясом тропика стянуты наши тела.
Мы хотим
врезать в профиль Америки наши черты.
Эй, товарищи, мы уже здесь!
Город зовёт нас своими дворцами,
тонкими, словно соты лесных пчёл;
улицы высохли, как сохнут реки, когда в горах
не было долго дождя,
смотрят на пас дома боязливыми стёклами
окон.
Старые люди дадут нам мёда и молока,
зелёными листьями украсят нашу главу.
Эй, товарищи, мы уже здесь!
Здесь, под солнцем,
в каплях пота на нашей груди отразятся лица
сражённых врагов,
и ночью, пока сияют звезды над пламенем
наших стрел,
пронесётся утренний смех наш и разбудит
реку и птиц.
БАЛЛАДА О ДВУХ ПРЕДКАХ
Меня везде сопровождают
две тени предков. Я один их вижу…
У копья наконечник из кости,
из кожи и дерева барабан:
Это предок мой — негр, великан,
пришёл ко мне в гости.
Кружевной воротник на могучей шее,
на теле серая броня:
это предок мой, европеец,
навестил сегодня меня.
Ноги голые, торс из гранита:
это предок мой, негр, а глаз огни,
зрачки из стекла сталактита,
белый предок мой, от тебя они!
Меня везде сопровождают
две тени предков. Я один их вижу…
Африка влажных дебрей, туманов!
Гулок огромного гонга рёв, чёрен вождь…
— Я умираю!
(Чёрный предок промолвил мне.)
Воды смуглые от кайманов,
зелень утра кокосовых рощ…
— Как устал я!
(Белый предок промолвил мне.)
Паруса, ваш ветер горек!
Бриг весь в золоте, как в огне…
— Я умираю!
(Чёрный предок промолвил мне,)
Ветра всплеск…
Берег с девственной шеей, море…
Кем обманут ваш древний блеск?
— Как устал я!
(Белый
О чистое солнце! Как жарко пылает
в плену у тропиков твой чекан!
О луна! Как твой диск сияет
над сном бесчисленных обезьян!
Повсюду корабли и корабли!
Повсюду негры, сколько негров!
Как блещет сахарный тростник,
как жалит бич рабовладельца!
О камень слёз, о камень крови,
полуоткрытых глаз и вен,
пустой рассвет бесплодных дней,
и сумрак сахарных плантаций,
и чей-то громкий, сильный голос,
на части разрывающий молчанье…
Повсюду корабли и корабли,
повсюду негры!
Меня везде сопровождают
две тени предков. Я один их вижу…
Дон Федерико… он ко мне взывает,
а дед Факундо… тот молчит,
и оба грезят этой ночью,
и всё идут, идут куда-то.
Я их соединяю.
Федерико!
Факундо! Вижу, обнялись,
вздыхают оба. Оба к небу
уходят сильной головой.
Они равны по росту оба
здесь, под высоким звёздным небом;
они равны по росту оба,
в них чёрная и белая тоска!
Они равны по росту оба,
кричат, вздыхают, плачут и поют,
вздыхают, и поют, и плачут,
и плачут, и поют,
поют!
МОЯ ДЕВЧОНКА
Хороша моя девчонка,
и, как я, она черна;
на других не променяю,
мне другая не нужна.
Шьёт она, стирает, гладит,
но что главное, конечно,—
как готовит!..
Ну, а если пригласить
потанцевать,
закусить,
без меня — никуда,
никогда!
Говорит она: «Твоя
негритянка от тебя
не уйдёт ни в жизнь!
Только крепко за меня держись!»
КИРИНО
Здесь Кирино
с гитарой своей!
Бойкий ритм отбивает пятка,
рот в улыбке да взлёт бровей.
С ним мулатка,
а мулатка до сладкого падка.
Здесь Кирино
с гитарой своей!
Нет теплей для любви местечка.
Чтоб получше приветить гостей,
мамаша Вальдес ворожит над печкой.
Здесь Кирино
с гитарой своей!