Обречены воевать

Аллисон Грэхам

Меморандум Кроу

Холодную логику, которая побудила Берлин и Лондон встать на курс столкновения, отражает документ, составленный за семь лет до начала войны и вошедший в историю как меморандум Кроу. В конце 1905 года король Эдуард VII поинтересовался у своих министров, почему англичане «столь упорно недружелюбны по отношению к Германии», стране, правитель которой, кайзер Вильгельм II, приходился Эдуарду племянником. Почему, желал знать король, Великобритания столь подозрительна к нации, в которой прежде видела потенциального союзника, а теперь «охотно бежит за Францией», что когда-то считалась величайшим врагом англичан? [194]

194

Точнее, как впоследствии сформулировал кабинет, «король неоднократно выражал свою обеспокоенность тем, что казалось ему необоснованно враждебным отношением к Германии в сравнении с нашей готовностью следовать Франции и выполнять все, о чем бы ни попросили французы». См.: Paul M. Kennedy, The Rise of the Anglo-German Antagonism, 1860–1914 (London and Boston: Allen & Unwin, 1980), 402–3, 540–73; K. M. Wilson, «Sir Eyre Crowe on the Origin of the Crowe Memorandum of 1 January 1907», Historical Research 56, no. 134 (November 1983), 238–41.

Человеком,

которому поручили подготовить ответ на королевский вопрос, оказался ведущий эксперт по Германии британского министерства иностранных дел Эйр (Айра) Кроу. Сам наполовину немец по материнской линии, он был женат на немке, воспитывался в Германии и обожал немецкую культуру. При этом он возмущался милитаристским влиянием Пруссии на соседние германские государства – на то лоскутное одеяло королевств и княжеств, у которого до недавнего времени общим был разве что язык. Впрочем, к 1871 году легендарный государственный деятель Пруссии Отто фон Бисмарк объединил эти разрозненные государства и сформировал единую нацию, подвластную королю Пруссии (а ныне императору Германии) Вильгельму I, деду Вильгельма II. После годичного исследования Кроу представил монарху свой отчет в первый день 1907 года [195] .

195

MacMillan, The War That Ended Peace, 115–16.

«Полезная деятельность могущественной Германии», как писал Кроу, несет благо всему миру. Не стоит опасаться колониальной экспансии Германии, Великобритания должна поддерживать немцев, которые обеспечивают конкуренцию за «интеллектуальное и моральное лидерство», и «участвовать в гонке». Но как быть, задавался вопросом Кроу, если конечной целью Германии окажется «вытеснение и уничтожение Британской империи»? Безусловно, немецкие политики с негодованием отметают «любые схемы столь подрывного свойства»; возможно, Германия «лелеет эти планы неосознанно». Однако Великобритания не вправе полагаться на немецкие гарантии. Германия может стремиться к «общей политической гегемонии и господству на море, угрожая независимости своих соседей и в конечном счете существованию Англии».

В заключение Кроу делал вывод, что намерения Германии не существенны, важны ее возможности. Общая политика развития способна в любой момент конкретизироваться в грандиозный проект политического и морского господства. Даже пусть Германия постепенно наращивает мышцы, не располагая продуманным планом действий, итог этого постепенного развития видится опасным и угрожающим. Более того, есть у Германии такой план или нет, «разумно с ее стороны построить настолько сильный военно-морской флот, насколько она может себе позволить». Рост богатства и могущества подпитывает морскую экспансию Германии, а немецкое доминирование на море «несовместимо с существованием Британской империи». Следовательно, независимо от того, стремится Германия уничтожить Великобританию или нет, нужно всемерно мешать реализации немецких планов и стараться и далее превосходить Германию по числу и силе военных кораблей [196] .

196

См.: «Memorandum on the Present State of British Relations ‘with France and Germany», January 1, 1907, in British Documents on the Origins oj the War, 1898–1914, vol. 3: The Testing of the Entente, ed. G. P. Gooch and H. Temperley (London: H. M. Stationery Office, 1928), 397–420. Лорд Томас Сандерсон, постоянный второй секретарь министерства иностранных дел в отставке, не соглашался с анализом Кроу, но его мнение посчитали «чрезмерно благоприятным для Германии», и точка зрения Кроу возобладала. См.: Zara S. Steiner, Britain and the Origins of the First World War (New York: St. Martin’s Press, 1977), 44–45. Спор о значении меморандума см. в: Kissinger, On China, 514–22.

Конец британского столетия?

Бриттам периода fin de si`ecle [197] вполне простительны опасения того, что жизнь может ухудшиться. За предыдущие два столетия остров в двадцати милях от континентального побережья Европы сумел создать империю, охватившую все населенные континенты. К 1900 году империя включала в себя современные Индию, Пакистан, Бирму, Малайзию, Сингапур, Австралию, Новую Зеландию и Канаду наряду с большей частью африканского материка. Британское влияние, фактически равносильное прямому управлению, ощущалось и в Латинской Америке, странах Персидского залива и в Египте. «Правя морями» и обладая превосходным военным флотом, Великобритания действительно управляла «империей, над которой никогда не заходит солнце».

197

Букв. «конец века» (фр.), эпоха рубежа XIX–XX столетий в европейской истории и культуре.

Будучи местом рождения Промышленной революции, Великобритания стала «мастерской мира», а к 1880 году она обеспечивала почти четверть мирового производства и торговли [198] [199] . Инвестиции способствовали глобальному росту, а английский флот охранял мировые торговые пути. Как объясняет мой коллега Ниал Фергюсон, Великобритания была «как мировым полицейским, так и банкиром… первой настоящей сверхдержавой» [200] . Потому она воспринимала себя страной номер один – и ожидала того же от других.

198

Kennedy, The Rise and Fall of the Great Powers, 224–26.

199

Лондон также являлся мировой финансовой столицей. Ibid., 226, 228.

200

Niall Ferguson, Empire: How Britain Made the Modern World (London: Allen Lane, 2003), 222, 240–44; Kennedy, The Rise and Fall of the Great Powers, 226.

Но

если в девятнадцатом столетии ее господство было неоспоримым, то даже некоторые британцы стали сомневаться в обоснованности таких притязаний в веке двадцатом. Беспокойство проявлялось, например, на Фестивале Британской империи в 1897 году, на праздновании бриллиантового юбилея королевы Виктории. Воплощение британской верности и превосходства, Виктория занимала престол с 1830-х годов, а ее потомки сочетались браками с королевскими семьями всей Европы, включая Германию. В ознаменование торжественного события самый известный поэт эпохи Редьярд Киплинг сочинил стихотворение, прославляющее имперскую миссию Британии и ее стремление цивилизовать мир. Однако показательно, что в итоге этот гимн эпохе заменили на более созерцательную «Отпустительную молитву», где рисуется тревожная перспектива [201] : «Тускнеют наши маяки, / И гибнет флот, сжимавший мир… / Дни нашей славы далеки, / Как Ниневия или Тир. Бог Сил! / Помилуй нас! – внемли, / Дабы забыть мы не смогли!» [202]

201

MacMillan, The War That Ended Peace, 25–28, 37.

202

Перевод О. Юрьева.

Спустя ровно месяц после юбилея двадцатидвухлетний Уинстон Черчилль упомянул об этом призраке упадка в своей первой официальной политической речи. Стоя на невысоком помосте перед толпой своих соотечественников, Черчилль настаивал на том, что британцам «надлежит следовать этому курсу, мудро начертанному для нас Провидением, и выполнять нашу миссию по поддержанию мира, цивилизации и благого правления в самых отдаленных уголках земли». Опровергая тех, кто утверждал, будто «в этот юбилейный год наша империя достигла высот славы и могущества и что теперь мы начнем клониться к закату, как было с Вавилоном, Карфагеном и Римом», Черчилль призывал своих слушателей «узреть лживость этих мрачных пророчеств». Наоборот, бритты должны встать плечо к плечу и доказать «своими действиями, что мощь и жизненная сила нашего народа несокрушимы, что мы полны решимости сохранить империю, которую, будучи англичанами по крови, унаследовали от наших предков».

Тем не менее в упомянутых пророчествах таилось зерно истины. Стали появляться тревожные признаки того, что Великобритания вступает в полосу упадка [203] [204] . В 1899 году разразилась война с бурами (потомками голландских переселенцев в Южной Африке). Около полувека британцам не приходилось сражаться со столь хорошо подготовленным противником, обладающим современным оружием. Уступавшие англичанам числом, зато отважные и решительные буры нанесли ряд унизительных поражений своим более сильным врагам. Как ранее в Индии и Судане, Черчилль устремился в бой – но только чтобы угодить в плен. Все газеты мира опубликовали отчет о его дерзком побеге [205] . Великобритания в конце концов победила, но заплатила за победу немалую цену, которая изрядно подмочила ее репутацию. Генеральный штаб Германии тщательно изучил ход Англо-бурской войны и заключил, как утверждает Пол Кеннеди, что «Британия не сможет защитить Индию от нападения русских» и что «без масштабной реорганизации военной системы сама империя распадется в течение двух десятилетий» [206] .

203

На самом деле свою первую речь Черчилль произнес двумя годами ранее, протестуя против попыток морализаторов закрыть ряд пабов в центральном Лондоне. Впрочем, речь 1897 года он позднее сам называл своим первым парламентским выступлением. См.: Robert Rhodes James, ed., Winston S. Churchill: His Complete Speeches, 1897–1963, vol. 1 (New York: Chelsea House Publishers, 1974), 25, 28; Richard Toye, Churchill’s Empire: The World That Made Him and the World He Made (London: Macmillan, 2010), 4–5; Gilbert, Churchill: A Life, 71–72.

204

Aaron Friedberg, The Weary Titan: Britain and the Experience of Relative Decline, 1895–1905 (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1988); Kennedy, Anglo-German Antagonism, 229.

205

О приключениях Черчилля в Южной Африке см.: Candice Millard, Hero of the Empire: The Boer War, a Daring Escape, and the Making of Winston Churchill (New York: Doubleday, 2016).

206

Kennedy, Anglo-German Antagonism, 265.

Между тем сразу множество соперников стало притязать на приоритет в науке и производстве, то есть в тех областях, которые и сделали Великобританию страной номер один в мире после тяжелой победы над наполеоновской Францией в 1815 году. Гражданская война в США и успехи Бисмарка в объединении Германии в 1871 году привели к тому, что британцам оставалось лишь наблюдать, как другие народы применяют передовые технологии, быстрее развивают экономику и все чаще оспаривают ее превосходство [207] . Более всего Лондон беспокоили четыре конкурента – Россия, Франция, США и Германия.

207

Kennedy, The Rise and Fall of the Great Powers, 198, 226–28. Кеннеди пишет: «Наблюдатели конца столетия соглашались в том, что темп экономических и политических изменений ускоряется, поэтому, весьма вероятно, международный порядок сделался гораздо менее стабильным. Перемены в балансе сил всегда сопровождаются нестабильностью и часто ведут к войнам. Напомню, что Фукидид видел причину Пелопоннесской войны в возвышении Афин и в том страхе, который внушало спартанцам это возвышение. Но в последней четверти девятнадцатого столетия изменения в системе великих держав оказались поистине кардинальными и происходили намного быстрее, чем раньше. Мировая торговля и коммуникационные сети… сулили прорывы в науках и технологиях, новые уровни производства и т. п., и все эти достижения стало вдруг возможно передавать с континента на континент всего за несколько лет».