Обретение стаи
Шрифт:
Отчаянно не хватало нужных слов.
— Ты помнишь про лапки? Я тебя просила их не отращивать. Не получилось?
— Да ладно тебе. Ну, будешь работать в другом месте. Хотя могла бы и сказать. Но мы можем…
— Не можем. Давай не будем усложнять, да? Все хорошо было?
— Да, но я думал…
— А ты не думай. Знаешь, как говорят? Расстанемся, пока хорошие. А еще — всему свое время.
— Это же просто слова.
— А в мире только это и есть: мы и наши слова. Не грусти, встретишь еще свою судьбу…
— Я тебя обидел чем-то?
— Нет. Просто время пришло. Или ушло. Как посмотреть.
— Не понимаю.
—
В последний рабочий день Петровна организовала Ольге проводы. Цветы, тортик и много добрых слов. Глаза у Ольги были на мокром месте, но она не плакала. За год Торик так ни разу и не видел ее слез.
* * *
«Кончилась любовь, как день зимой. Все стало серым — ни темно, ни светло…» — когда-то пел Торик в школьном ансамбле. Так теперь и вышло. Дни стали казаться одинаковыми. Работа по-прежнему была интересной, а программы каждый день преподносили сюрпризы, но из жизни исчезло что-то важное. Или кто-то.
Зато успокоились родители: сын перестал пропадать днями и ночами неизвестно где. Больше всего мама переживала, что его окрутит какая-нибудь разбитная разведенка с ребенком. Ирония судьбы. Торик никогда так не называл Ольгу даже мысленно, настолько далека была она от этого штампа. Но мама, узнай она все обстоятельства их знакомства, сказала бы о ситуации именно так.
Как-то в гости заглянула тетя Азалия с поручением. Ее муж, художник, которого отец в шутку называл ВелиБар — великий Барышев — задумал написать грандиозное историческое полотно об освобождении Кедринска. Теперь ему нужна модель для центральной фигуры — князя Пожарского. Поэтому он очень просит Торика походить к нему в студию и попозировать. Торик с тоской вспомнил свои теперь пустые выходные и… согласился.
В итоге уложились в несколько нелепых сеансов, когда залезаешь на стол, а на нем стул вверх ногами, изображающий коня, ты на нем гнездишься и замираешь неподвижно на час или больше. ВелиБар долго приглядывался, отводил кисть, неспешно намечал что-то углем, стирал, снова намечал…
Картина, здоровенное полотно три на два метра, медленно обрастала деталями. Торику было очень странно видеть свою бородатую физиономию и плечи на эпической фигуре воина, скачущего на дюжем белом коне и ведущего за собой несчетное конное войско, — и все это на фоне с детства знакомой горы Гневни.
Предполагалось, что картину разместят в Кедринском краеведческом музее. И в этом смысле Торик останется в Кедринске навсегда.
На последнем сеансе художник выглядел мрачнее обычного. Он явно хотел что-то сказать, но не решался. Потом перестал рисовать, посмотрел на Торика и сказал:
— Вот что. Аза просила тебе сообщить: в Кедринске умер этот, как его, Андрей.
— Как?! Он же совсем молодой!
— Ну… — ВелиБар беспомощно развел руками. — Он с Нового года болел, все жаловался на кашель. Таня лечила его, привозила сюда обследовать. Но поздно: рак легких, сделать уже ничего нельзя было.
— Почему же мне никто не сказал?
— Дык видишь как… Тебя, говорят, и дома-то не было. Таня к вам тогда заезжала, но не застала.
— А похороны когда?
— Дык похоронили уже его, все. Родители твои не смогли поехать, работали. Ладно, я передал. Спасибо тебе за терпение. Мне тут еще долго рисовать. Вообще это будет триптих. Слева
А Торик внезапно почувствовал дуновение нездешнего холода. Смертного холода, как последнего предупреждения.
Глава 6. Ветер перемен
Апрель 1991 года, Город, 25 лет
Новость о смерти брата подкосила Торика. Вот уж чего он никак не ожидал. Казалось, совсем недавно они вместе смеялись, обсуждали электронику, катались на мотоцикле. А теперь Андрея нет. И уже не будет.
Вскрылось и еще одно неприятное обстоятельство. Рак в их семье не отмечался. Да, Андрей курил, но вряд ли именно это так быстро привело его к смерти. Тетя Таня — медик, она хорошо знала статистику заболеваемости. Через пару лет после чернобыльской аварии в Кедринске обнаружился заметный всплеск онкологических заболеваний. Да, многие не заболели. Но ведь не зря говорят: где тонко, там и рвется? Видимо, «язык» повышенной радиации, добравшись до Кедринска, подтолкнул к болезни тех, кто и так был к ней склонен. Вот и Андрея зацепило.
А тут еще весна в разгаре, скоро май, и родители активно готовились к поездкам в Кедринск. Торик приходил с работы и заставал самый пик очередного разговора о том, что надо расширять огород, закупать рассаду. Пора строить летний гараж, заняться вырубкой ветлы, но главное — сажать больше, ездить чаще, больше времени там проводить. Чтобы успеть, чтобы все выросло. «День год кормит» и «надо думать об урожае». Надо расширять огород… И вот это все изо дня в день. Совершенно невыносимо! Особенно на фоне недавних размышлений про чернобыльский «язык» — он ведь никуда не делся и продолжает находить все новые жертвы.
И еще. Раньше Торику нравилось ездить в Кедринск. Это был добрый мир его детства, где обитали прекрасные родные люди. Родители всегда были романтиками, мечтавшими о путешествиях. Пока другие копили на стенку или шубу, они жили скромно, зато каждый год отправлялись в поездку то тургруппой, то на байдарках. Они жили духовной жизнью. Они, черт возьми, всегда смеялись и в грош не ставили этих алчных «презренных дачников», а теперь сами превратились в них!
Завели свое хозяйство, все больше обрастали собственностью. Такими темпами скоро заведут не только кошек, но и пару овец! Теперь, когда они могли делать все, что хочется, они стали как все. И это был совершенно не тот мир, в котором хотелось бы жить Торику. Он жаждал уйти. Но куда, как?
* * *
Май 1991 года, Город, 26 лет
Он не собирался огорчать родителей. Тем более, жизнь совершенно не научила его перечить и противостоять. Возможно, он так и не решился бы, и всю жизнь так и терпел бы эту кабалу, ездил бы с ними в Кедринск, расширял и так непомерно огромный участок, помогал выращивать овощи, которые уже сейчас некуда девать. Мама осенью раздавала их родственникам и коллегам по работе, а те отказывались. Он тоже мог бы тянуть эту лямку всю жизнь. Но известие о смерти Андрея, размышления о чернобыльском «языке» и гипотетические разговоры о «разбитной разведенке» дали ему точку опоры, чтобы перевернуть Землю. Детенышу обезьян пришло время уйти из стаи.