Обрученные с Югом
Шрифт:
— Ваша милая подружка снова нарушила пропускной режим.
— Блоссом, она не была в редакции три года!
— Она должна расписываться на входе, как все люди.
— Блоссом, душка, твоя рука на моем плече — как приятно. — Шеба берет руку Блоссом и прижимает к своей роскошной груди. — Мне всегда нравилось нежное лесбийское прикосновение. Только лесбиянка знает, как доставить удовольствие женщине. Она сразу переходит к сути, без всяких глупостей и ролевых игр.
— Лесбиянка? — Блоссом отдергивает руку, словно
Шеба ставит свою подпись — вся в завитушках, подпись занимает четыре строчки вместо одной, и в этом нарушении правил — свобода и смелость.
— Я вошла, когда тираж грузили в фургон. Мы с братом часто помогали Лео развозить газеты. Я была здесь своим человеком, когда тебя и в помине не было, Блоссом, душка.
— Это я уже слышала. В следующий раз обязательно распишитесь, мисс По. Как все люди делают.
— В прошлый раз тебе крупно повезло, правда? За сколько ты продала мой автограф? За пятьдесят баксов? Или за шестьдесят?
Блоссом, пораженная тем, что ее разоблачили, молчит, потом признается:
— Все равно украли бы. Так уж лучше я продам.
Толпа у кабинета снова собралась — люди с интересом наблюдают за поединком двух женщин с характером. Шеба не замечала публики, пока не оглянулась — и тут уперлась взглядом в сонм возбужденных, любопытных лиц. Я приготовился к худшему, и оно не заставило себя ждать.
— Давай распишусь на твоей левой сиське, Блоссом. Не будем уточнять, сколько ты получишь за этот автограф, — говорит Шеба.
Репортеры громко фыркают. Они рассмеялись бы в голос, но удерживает почтение к Блоссом: она честно отражает натиск сумасшедших, которые осаждают редакцию, если какая-либо публикация вдруг задевает их параноидные души. Видно, что замечание Шебы сильно ранило Блоссом.
— Она не хотела тебя обидеть, Блоссом, — вмешиваюсь я. — Шеба работает на публику. Она не может иначе. Она актриса. А в остальном хорошая девочка.
— Она может быть кем угодно, Лео, — вздыхает Блоссом. — Но только не хорошей девочкой. Она прибежала к тебе, потому что у нее что-то стряслось. Помяни мое слово.
— А теперь прошу всех разойтись. — Я захлопал в ладоши. — Мне нужно сдать материал в воскресный номер, а срок уже на носу.
Мы снова остаемся вдвоем, и Шеба смотрит на меня с выражением, которое у нее означает смущение. Мы смеемся и обнимаемся, как брат с сестрой.
— Я плохо себя вела. Прости, Лео.
— Ничего, я привык.
— Я так веду себя со всеми, честное слово. Ты не один страдаешь, — шепнула она мне на ухо.
— Знаю, Шеба. Со мной ты можешь вести себя как угодно. Я же знаю, какая ты на самом деле, и никогда не забуду. Почему ты приехала?
— Почему? Разве ты не понимаешь, что моей карьере конец? Моя песенка
— Все это, может, и правда. Но ты ведь приехала не поэтому.
— Приехала повидать старых друзей. Мне нужно время от времени возвращаться к корням, Лео. Уж ты-то мог бы понимать это.
— После окончания школы старые друзья видели тебя раз десять, не больше.
— Но я же звоню! Ты не станешь отрицать, что я регулярно даю о себе знать по телефону.
— Ты звонишь, когда пьяная, Шеба. — Я прикрываю глаза рукой. — В стельку пьяная. Ты помнишь хоть, что, позвонив в последний раз, ты предлагала мне жениться на тебе?
— И что ты ответил?
— Что побегу разведусь со Старлой и сразу женюсь на тебе.
— У вас со Старлой ненастоящий брак. И всегда был ненастоящий.
— Есть документы, могу доказать.
— У вас была фиктивная любовь. Это хуже, чем фиктивный брак, — говорит она жестко, резко. — И теперь ты живешь фиктивной жизнью.
— Хватит валять дурака, Шеба. Можно подумать, ты приехала, чтобы наладить мою личную жизнь. Знаешь, до твоего приезда я чувствовал себя чарлстонской знаменитостью.
— Никто из моих друзей в Голливуде даже не слышал о тебе.
— Это те самые друзья, которые не звонят твоему агенту?
— Те самые.
— Тебя дважды номинировали на приз Академии как лучшую актрису. Ты получила «Оскар» за лучшую роль второго плана. Это блестящая карьера.
— Но как лучшей актрисе мне ничего не дали. А номинация — это пшик. Все равно как спать со стажером или осветителем, а не с режиссером.
— Ну, с режиссерами у тебя все в порядке.
— Замужем была за четырьмя, — улыбается она. — А спала со всеми.
— Можно будет это процитировать? — Я тянусь к печатной машинке.
— Конечно нет.
— Хорошо, Шеба. Я прошу от тебя немногого. Поделись со мной свежими сплетнями и новыми слухами, чтобы я мог разделаться с воскресной колонкой, а потом мы свалим отсюда и напьемся с друзьями.
— Ха! Ты меня используешь. Эксплуатируешь мою всемирную славу.
— Меня обижают твои подозрения. — Я опускаю пальцы на клавиши.
— Никто еще не знает о моем разводе с Троем Шпрингером. Это сногсшибательная новость.
— Он был твоим четвертым или пятым мужем? — уточняю я, уже печатая.
— Откуда у тебя такое пристрастие к цифрам?
— Люблю точность. Среди журналистов и репортеров это часто встречается. Почему ты развелась с Троем? Журнал «Пипл» назвал его одним из самых красивых мужчин Голливуда.
— Я купила вибратор. У него более выраженная индивидуальность. И со своими обязанностями он справляется гораздо лучше.