Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
Когда на его столе видели открытыми пять, а то и более книг, то мнение считали, что таким образом он тренировал свою умность, стремясь додумать конец фразы, едва прочитанной в начале.
Другим же казалось, что он сочиняет что-то тайное ото всех, потихоньку используя чужие фразы, чтобы не мучить себя составлением своих.
Первой эту книгу у Сталина увидела жена.
– Зачем она тебе? – спросила.
– Не знаю, – ответил Иосиф Виссарионович.
Ибо при ней он действительно виделся человеком с именем и отчеством.
А
И непременно – товарищ.
А книга называлась «Сам себе хиромант».
И на обложке была изображена распластанная ладонь, испещренная какими-то символами и надписями.
Надежда всмотрелась в эти «художества» и воскликнула:
– А рука-то у нас сплошь состоит из холмов. Как предгорье Кавказа.
Сталин придвинул к себе книгу.
Действительно, основание ладони по-хиромантски называлось «Большим холмом Марса».
А ее противоположность, откуда исходил большой палец, было ничем иным, как «холмом Венеры».
Кто ему эту книгу подсунул, Сталин не знал.
Но когда на нее было обращено внимание, то вспомнились его успехи в медитации, которые он похоронил под пеплом мелочей, извержение которых, кажется, безумно и нескончаемо.
И вообще, ощущение какой-то непоследовательности, несовершенства, которое не замечалось в насыщенной сиюминутности, повседневности, вдруг распяло перед ним его беспомощность, которой он всегда находит новое и новое оправдание.
Он даже отлучил себя от любопытства.
В былые времена к нему захаживали путешественники, мореплаватели и просто скитальцы.
Сейчас скитальческой стала его душа.
А сам он приобрел рутинную усталость.
Причем каждый раз, думая об отдыхе, особенно предписанном врачами, он планировал позвать к себе людей с непоседливой судьбой и порасспросить их обо всем, что они видели в своих скитаниях удивительного, а то и поучительного.
Но случалось обычно так, что во время отдыха к нему наезжали местные товарищи со своими проблемами, а то и бедами.
И опять начиналась работа. Только удаленная от Кремля.
Вот посетовал он, что новости, в том числе и курьезного толка, проходят мимо него. И устыдил себя за поспешность выводов.
Иногда кое-чем его развлекают товарищи или гости, откуда-либо припожаловавшие.
Один из немецкого города Бинеген привез фотографию курительной трубки, которая была чуть не выше курца и передвигалась впереди его на колесиках.
Говорят, сменяя друг друга, ее выкуривали девяносто человек. Но смех состоял в том, что звалась она «Сталинской трубкой».
И вот, размышляя о чем придется, Сталин вдруг ощутил потребность в стихах. Не в написании, конечно, а в читке.
Он взял с полки какой-то сборник и приник к нему.
Стихотворение начиналось так:
И вот в твоих руках многострадалье,ИСталин разломил сборник на середине. Там стояло:
Трем «Е» я посвящаю строки эти –Евгении, Елене и Елизавете.Пускай они поделят, как хотят,На память им оставленный халат.Который, как стареющий удав,Оставил я, от их любви устав.– Пошло все это, – сказал Сталин, так и не взглянув, кто автор этих стихов. – Неужели им делать нечего?
Не «ему» сказал, а – «им».
Поскольку подразумевал всех тех, кто праздно влачит свои дни и не находит того, что делает бытие разнообразным и быстротекущим.
– Торопятся дни, спешат, – начал он вгонять стихи в обойму строфы.
Но в это время зазвонил телефон.
И следующая строчка так и не родилась.
Ее заменила очередная проблема, которой озадачил звонивший.
6
Его болезненно тянуло в Крым.
Сперва затем, чтобы отдохнуть.
Потом – хотя бы побывать.
Потому Сталин простодушно завидовал тем, кто вернувшись, скажем, из Феодосии или Ялты, рассказывал, как их встретило самое ласковое в мире море и как доступны были самые безобидные на земле горы.
И как это не прозвучит надуманно, что ли, но, чем больше накалял его своей неуемностью Троцкий, тем больше его тянуло в Крым, словно там было то самое заземление, которое необходимо громоотводу.
И еще два обстоятельства привлекали его к Черному морю.
Там, по свидетельству приезжих очевидцев и утверждению местных жителей, живет гигантское змееподобное существо, питающееся дельфинами и зазевавшимися курортниками.
Его пробовали поймать, чтобы познать.
Даже посылали туда специальные войска.
Но пока успех не достигнут.
Как-то Розалия Землячка рассказывала товарищам, что именно в Крыму, у моря, обуревали ее чувства беспощадности ко всему, что способно жить.
Потому столько крови повпитала тамошняя земля.
Но зверозмей – не единственная невидаль тех мест.
Еще существуют там так называемые «волны-шатуны».
В названии намек на презревшего спячку медведя.
О волнах, вернее о волне в единственном числе, у Сталина есть печатное свидетельство.
Вот выдержка из феодосийской газеты.