Одиночество вдвоем
Шрифт:
Высыпаю таблетки в унитаз, бросая пакет в урну, и спускаю воду, покрутив ручки крана, чтобы вымыть руки. Умываюсь, пальцами взъерошив темные волосы, и ухожу в свои мысли, покидая холодное помещение.
В мою комнату не проникает свет утренней зари, и мне приятней находиться в темноте. Закрываю дверь, два раза повернув ключ, который оставляю в замке, обернувшись: Эви по-прежнему лежит на кровати, не ворочается, правда, спиной прижимается к стене, хотя я точно помню, что положил её ближе к краю.
Шаркаю ногами, приближаясь к ней, чтобы ещё раз проверить кое-что. Наклоняюсь, касаясь пальцами её запястья, сжимаю, нащупывая
Эви начинает кашлять, поэтому наклоняю голову, хмуро всматриваясь ей в лицо. Девушка шевелится, еле разжимая один глаз. Опухшие веки. Бледная мокрая кожа. Она вновь начинает дрожать, дергаясь от судороги, так что качаю головой, обеспокоенно спросив:
— Тебя опять тошнит? — наклоняюсь ниже, ведь она слабо хмурит брови, немного поднимает лицо, приоткрыв рот, хрипло выдыхает, ничего толком не отвечая, и вновь опускает голову на кровать, трется носом о ткань простыни, сделав громкий вдох.
Я моргаю, садясь на край кровати. Хмуро смотрю на неё, скользнув пальцами по тонкой руке, и касаюсь её костяшек, сжав холодную ладонь. Она еле дышит, практически не слышу этого, поэтому мне приходится внимательно вслушиваться. Всё ещё могу нащупать ритм её сердца. То быстрый, то резко замедляется.
Потираю мягкую кожу тыльной стороны ладони большим пальцем, сутуля плечи. Эви жалобно пищит, вновь сжав веки, и начинает рвано дышать через нос. Сжимает мои пальцы, поэтому накрываю второй рукой её ладонь.
Я вижу её сейчас, и в моей голове просто не может уложить то, что кто-то в течение нескольких лет зверски издевался над ней.
Каким нужно быть ублюдком, чтобы вытворять такое с «ребенком»?
Какой нужно быть дурой, чтобы терпеть подобное?
Но, при всем этом, насколько нужно быть сильной, чтобы не сойти с ума?
========== Глава 17. ==========
Спасения в реальности не найти.
От лица Эви.
Было бы настолько глупо не упомянуть безумную боль в животе, которая была сравнима лишь с язвами в желудке. Или, быть может, куда хуже.
Первое желание — разорвать ногтями кожу живота, чтобы буквально вырвать источник боли, но, придя в себя, мне с трудом удавалось сделать вдох, что уж там говорить о движениях. Даже тяжелые веки не находила сил раскрыть первые полчаса. Всё, что я могла понять на тот момент, — кто-то курил. Много, ибо пахнет в комнате никотином довольно-таки сильно.
Пальцы моих рук подергиваются, когда пытаюсь их сжать и разжать. Лежу на боку, чувствуя неприятную боль — шея затекла. Веки разлипаются кое-как — и я могу видеть перед собой всё ту же комнату, на стене которой играет луч осеннего солнца. Дверь, шкаф, край дивана. Медленно моргаю, всё же заставляя себя приподнять руку и коснуться своего лица. Глаза чешутся, а бурление в животе не прекращается, в голове надулся шар, отчего слышу всё приглушенно. Отек. Нос заложило и в горле першит.
Но не только физически я ощущала себя некомфортно. Что-то отвратительное разъедало мой мозг, нет, правильнее будет сказать,
Весь вчерашний день просто выпал из моей головы, но, судя по моему состоянию, ничего положительного не происходило.
От запаха никотина хочется кашлять, свежего воздуха не хватает, так что в голове рождается мысль. Можно приоткрыть окно. Правда, для этого придется не хило постараться, ибо даже перевернуться не выходит.
С болью в глазах мои зрачки скользят к столу, за которым сидит Дилан. Ну, как сидит. Он спит, уложив голову на согнутые в локтях руки, в которых утыкается лбом. Его спина еле заметно поднимается и опускается, темная футболка мятая. Всё в тех же джинсах. Он не переодевался? Мне не вспомнить так сразу, что произошло, скорее парень сам должен мне рассказать.
Нет, правда. Может, меня тошнит от той лапши, которая неизвестно, сколько лежит там? Вот, хорошо, это уже помню. И всё.
Приподнимаюсь на тонких руках, морща лицо от покалывающей в животе боли, и сгибаю ноги в коленях, медленно ползу к краю кровати. Замечаю, что комната перед глазами немного покачивается, отчего хочется тереть глаза, но терплю. Першение в горле усилилось, стоило мне сделать глубокий вдох через рот, кашель уже рвется, но держусь, собираясь для начала до окна добраться. Опускаю одну ногу на холодный пол, после чего проделываю это со второй, встав и качнувшись, прижимаю ладонь к поверхности стены, делая первый шаг. Ноги слишком расслабленны, поэтому еле удерживаюсь, ведь колени сильно сгибаются. Подхожу к окну, опираясь рукой на подоконник, а второй тянусь к ручке, для чего приходится встать на носки. Мне приходится приложить немало усилий, чтобы заставить ручку сменить положение, и, в итоге, открыть окно, которое скрипит, вынуждая меня всё время бросать взгляд на парня в черном, который продолжает спать, словно у него затычки в ушах. Тяну на себя оконную створку, впуская свежий утренний ветер в комнату. Пахнет листьями и влагой. Солнечные лучи просачиваются через кроны высоких елей, касаясь поверхности воды озера, которое заросло всякой растительностью. Выглядит потрясающе. Набираю полные легкие осеннего воздуха, явно перебарщивая, поэтому начинаю кашлять, прижимая ладонь ко рту.
И Дилан сразу отрывает голову от стола. Поворачивает верхнюю часть тела, хмуро, ещё после сна, смотрит на меня, пытаясь начать соображать, ведь пробуждение слишком резкое.
— Что ты делаешь? — Хриплый голос безрадостный, что готовит меня к утренней моральной порки мозгов. Дилан поднимается со стула, медленно шаркая ногами и потирая сонное лицо руками. Начинаю нервно теребить ткань футболки, внезапно понимая, что она вовсе не моя, и это вызывает явное непонимание на моем еще опухшем лице.
— Мне подождать или сразу можно бить тебя? — Этот вопрос со стороны какого-то измученного с виду О’Брайена ставит меня в очередной тупик. Хлопаю ресницами, уставившись на него с таким, видимо, глупым выражением лица, что парень, приняв свою фирменную стойку со сложенными на груди руками, интересуется:
— У тебя вместо мозгов поролон?
Я нахожу его слова грубыми, поэтому хмурю брови, так же сложив руки на груди:
— Что такое? Сегодня особое утро?
— Ночка тоже особой была, — ворчит в ответ, а я лишь моргаю, не понимая: